О конкурсных произведениях со 261 по 280 говорят обозреватели Кубка Мира по русской поэзии Евгений Овсянников и Юлия Малыгина.
О.Е.:
Продолжу затронутую в прошлом обзоре тему. Так или иначе, при обсуждении конкурсных произведений разговор вращается вокруг понимания (текстов ли, замыслов, а то и промыслов).
Помню, как в своё время понравилась мне концепция, которую изложил на одной конференции Анатолий Лашкевич: «другой» — «иной» — «чужой». Заход был с филологических позиций, но — ксенология вчера и завтра, а сегодня — о, дивный новый мир. Другой, который близок тебе; иной, серединка-наполовинку, in-between, но «территория общих смыслов» есть; чужой, с которым пока никаких точек соприкосновения. И возможность перехода из одной категории в другую. Догадываюсь, что в этом забое активно отдолбилось с тех пор (лет 20) немало исследователей. Это одна грань.
Вторая грань, и это для меня самого неожиданно, — понимание в больших исторических масштабах. Ведь нельзя же не признать, что мельчим мы с нашим широким спектром трактовок стихов (красиво, кто бы спорил) против литературной гипертектоники. И здесь снова не миновать разговора о времени. «Понятие современности включает ряд сосуществующих пластов, вернее, оно подобно сочетанию расходящихся концентрических кругов, из которых последние, наиболее удаленные от центра сегодняшнего дня, — уже расплываются в прошедшем и в будущем. Понятие современности аналогично условному и сложному понятию настоящего в применении к отдельному человеку».
«Настоящий писатель всегда современен, но он может быть современен в очень разных ритмических категориях. Он бывает злободневным, бывает сезонным; он может уловить общественное настроение протяженностью в два-три года, может выразить поколение и может поднять проблематику века. Есть в литературе такие проблемы векового охвата — например, проблема личности. Чем шире исторический охват, тем меньше возможностей, что произведение окажется сразу же актуальным, ибо временные ритмы не совпадут». (Отдельный разговор — случился ли автор, выразивший мнение поколения, за десяток лет существования КМ?)
«Молодежи (конечно, уже сформировавшаяся молодежь) всякий раз выражает последние требования современности, чтобы через какое-то количество времени уступить место следующим поколениям. Вот почему большие писатели иногда имеют наибольший успех в молодые годы, когда они еще далеки от своего максимума. Тогда происходит совпадение между историческим ритмом писателя и читателей. Это случается с большим писателем, если он в молодые годы принадлежит к активу своего поколения. Это случилось с Пушкиным, принадлежавшим к активу декабристского поколения; но не случилось с Толстым, который уже в юности — и в юности едва ли не больше, чем когда-либо, — стоял в стороне и разрешал вопросы по-своему».
(Лидия Гинзбург, «Литературные современники и потомки», в книге «Литература в поисках реальности», «Советский писатель», Ленинградское отделение, 1987 г., с. 114–116).
Третья грань пусть будет осязаема и визуальна и предстанет перед нами в виде предмета мебели, скажем, шкафа. Один шкаф может быть неказист снаружи, но содержать чудесные вещицы, при этом быть открытым. Другой может быть закрыт на два-три замка и к нему могут потребоваться отмычки. Рядом с третьим может висеть ключ, отрываешь, внутри пусто, но шкаф снаружи покрыт затейливой резьбой. Четвёртый может казаться закрытым, дёргаем за дверцу, не открывается. А это, оказывается, мы просто зашли к нему с тыла. А передняя дверца открыта…
С каким шкафом мы сравним стихи из очередной двадцатки?
Ю.М:
Евгений, если говорить о «Другом — Чужом — Ином», то таких построений действительно много, обращаются они к разным началам и к разному пониманию другого/Другого.
Но — кем являются произведения для нас и кем мы становимся для произведений? Искренними любящими или исследователями, или — без «или»?
Как-то так сложилось в литературе, в восприятии литературы условным большинством (позволю себе эту вольность), что есть большой канон, он незыблем, непополняем, безупречен и всеобъемлющ. Он парит над миром на крыльях, есть одобренные и разрешённые люди-маги, которые этому канону служат, а все остальные, неодобренные и неразрешённые — не писатели, не поэты, не авторы.
Но зачем это поддерживать, эту всеобъемлющесть, не знаю, если честно и для меня одинаково важны и стихотворение Геннадия Каневского, выхваченное из ленты facebook, и анонимный текст ХХХ, встреченный здесь, на портале, потому что я частный человек с частным мнением и даже в социальной роли литературного критика остаюсь частным человеком с частным мнением, которое выращено и культивировано образованием, кругом общения, и работой по HADI-циклам над умением выражать мнение, но всё равно я не умею и не могу говорить от лица всей культуры ли, литературы ли. То есть, когда я говорю, я не несу ответственности перед историей литературы, а только перед собой, перед своей совестью, и дорожу только репутацией в глазах определённых людей. Поэтому, когда я говорю о конкретных текстах, я не думаю о «литературной гипертектонике».
Мир ускоряется бешеными темпами, сегодня литература похожа на треугольник, завтра на кружку, приглядишься — а там баранка (или бублик), не уверена, что думая так, могу поддержать разговор о глобальных процессах, однако замечу, что когда думала о «случился ли автор», то вспомнила, что именно на портале встречаются люди из разных городов, разных часовых поясов, разных стран. Дала ли эта институция новых авторов, выразивших поколение? Но — дающая ли авторов эта институция? Может, это площадка для диалога и только для него и от того, насколько готовы стороны к диалогу и на этой площадке, зависит, какой будет литературная гипертектоника в приближении трёхсот лет.
Конкурсное произведение 262. «Скорин»
Ю.М.:
Читаю стихотворение и немедленно вспоминаю «из дома вышел человек», ничего не могу с собой поделать. А раз так, то попробую понять текст 262 с учётом хармсовского стихотворения:
*** Из дома вышел человек С дубинкой и мешком И в дальний путь, И в дальний путь Отправился пешком. Он шел все прямо и вперед И все вперед глядел. Не спал, не пил, Не пил, не спал, Не спал, не пил, не ел. И вот однажды на заре Вошел он в темный лес. И с той поры, И с той поры, И с той поры исчез. Но если как-нибудь его Случится встретить вам, Тогда скорей, Тогда скорей, Скорей скажите нам. Д. Хармс «Из дома вышел человек...» 1937 г.
И вот я читаю и читаю стихотворение 262, а на подкорке постоянно звучит Хармс, ничего не могу с собой поделать (повторюсь).
И думаю только одно — как измельчало нынче всё, как речка у деревенского дома, раньше была полнокровная, я чуть там не утонула, а сейчас можно не просто перейти вброд, а не замочить при этом подола.
О.Е.:
Для меня это стихотворение — иллюстрация сразу нескольких вещей. Во-первых, как немного нужно для того, чтобы получилась поэзия. Во-вторых, это произведение из цикла (условно) «исчезновения». Много их было описано в литературе. В третьих (строго говоря, подслучай 2-го пункта) — это можно рассматривать как метафизическое исчезновение. В этом ракурсе Скорин — это Шишел.
Аналогия с хармсовским стихотворением позволляет провести такую параллель: вышел человек в 1937 г. — и пропал. В 2021 г. вышел — пропал.
Для меня это пример стихотворения, в котором художественный эффект создаётся самим сюжетом.
Ю.М.:
Но мне не нравится то, как именно пропал человек в тексте 262, он будто пропал намеренно, неумолимо и это намеренно и неумолимо — скорее нравится, потому что тревожит, возникает отклик, но возникает он на удалении от текста (прочла пять часов назад, сейчас пишу, не глядя в текст, но знаю, что нужно в него посмотреть).
О.Е.:
А уж мне-то как не нравится пропадание человека в 1937-м.
Ю.М.:
Но ведь это пропадание — оно же другое пропадание, верно?
И наличие того пропадания не отменяет пропадания этого, а это пропадание не отменяет того, верно?
Но сейчас, в 2021, скорее вспомнятся отряды Лизы Алерт, тревожащие телепередачи про грибников, про пожилых людей.
… но почему он — завскладом?
О.Е.:
Мне кажется, выбор профессии произволен в этом случае.
Ю.М.:
Да, может, и вполне.
Вот, что говорится о стихотворении « Из дома вышел человек» в книге «Даниил Хармс. Из жизни человека на ветру» за авторством Валерия Шубинского:
Первого июня 1937 год Хармс записывает:
Пришло время ещё более ужасное для меня. В Детиздате придрались к каким-то моим стихам и начали меня травить. Меня прекратили печатать. Мне не выплачивают деньги, мотивируя какими-то случайными задержками. Я чувствую, что там происходит что-то тайное, злое. Нам нечего есть. Мы страшно голодаем.
Непосредственным поводом (это уже текст Шубинского, — М.) послужило одно из самых знаменитых стихотворений поэта, напечатанное в третьем номере «Чижа»: (далее цитируется стихотворение — М.)
Несомненно, в стихотворении Хармса нет никаких политических намёков. Оно представляет собой минималистически обобщённую модель традиционного сказочного зачина. Можно увидеть и скрытую ссылку на известную басню Козьмы Пруткова «Пастух, молоко и читатель»:
Однажды нёс пастух куда-то молоко. Но так ужасно далеко, Что уж назад не возвращался. Читатель! он тебе не попадался?
Что же привело в ужас «детиздатовское» начальство? Ответ на этот вопрос не так очевиден, как кажется сейчас. Сегодня для нас весь 1937 год окрашен одной краской — кровавой. На самом же деле события развивались постепенно. Первая половина года, до июля — августа, ещё не была в полном смысле «апокалиптической» (как выразилась Ахматова), но она прошла под знаком подступающего невнятного ужаса, который толкал людей на унизительные поступки — лишь бы отвести от себя беду, природы которой они сами ещё не понимали. Когда беда подступила к порогу, самым прозорливым стало очевидно, что отвести её сколь угодно примерным в глазах властей поведением невозможно, а можно только спрятаться или молить Бога, чтобы жернов иррациональной мясорубки проскользнул мимо. Но — начало года было ещё другим.
В. Шубинский «Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру»
Конечно, я не могу воспринимать стихотворение Хармса без учёта своих знаний о 37-ом, и это было бы странно сейчас, отрицать приобретённый дополнительный смысл, — кто уж упомнит их, этих пастушков?
И вот, получается, что властвует в теме «из дома вышел человек» стихотворение Хармса, подкреплённое известной песней Галича и стихотворением Линор Горалик (на которую, кстати, недавно написали донос), и сколько ни пытаюсь, не могу выйти за пределы такого контекста, притянутого текстом и текст иному восприятию не споспешествует.
— И что же нам теперь, из дома не выходить?
— Не выходи из комнаты, — процитирую в ответ Бродского.
Конкурсное произведение 267. «С чувством острого несчастья»
О.Е.:
Начинаешь читать, первый вопрос — что за несчастье? Ответ дан ясный:
«и уже не вижу драмы
ни в измене, ни во лжи…».
Простое и проникновенное, убедительное стихотворение.
Ю.М.:
Вопрос у меня ко всем: как думаете, достаточное ли сочетание здесь прозрачного и туманного, чтобы жюри отреагировали как должно. Интересно, как иногда понимается «поэтическое», — судя по этому тексту, как туманное, замутнённое.
И здесь ещё, к тому же, есть важные зацепки: страдания дочери, страдания матери и всё в таком сказочном регистре рассказывается. Видимо, читатель может прочесть и испытать схожие чувства, но понарошку, — такой мимесис на минималках.
Евгений, вот мне кажется, что за счёт так выраженного мимесиса и получается просто и проникновенно, т.е., конечно, речь не о том, что автор прочёл за мимесис, вдохновился и т.д. Но сама мысль выражения переживания так, чтобы переживание мог почувствовать другой, из Чужого перешёл если не в свои, то в Другие (если я верно поняла применимость теории из предисловия), она как раз и животворит такие стихи.
И если принято снобировать, то я не буду, — стихотворение цельное в своём роде/виде и даже симпатичное.
Конкурсное произведение 270. «Купе»
Ю.М.:
Стихотворение показалось очень любопытным, в нём как раз развёрнута тема близких, остающихся близкими (но не факт, это тревожит, удивляет, раздражает).
Есть, правда, некоторые моменты, которые царапнули, вроде «четвёртой сестры», — ритмически получается так, что у героя несколько сестёр, тогда как фабульно она одна, просто едет четыре человека: мама, папа, герой, сестра.
Но это правда мелочь, потому что прекрасно мастерение кровати «для пупсика», — как же здорово, что вот все эти слова и вот в таком порядке.
Вот у героя нет собаки, но есть сестра, он храбро и бодро рассказывает (как на утреннике) про то, что сам-то он — Гагарин, а сестра — трусиха.
А потом пионерский задор пропадает и подступает очень неоднозначный финал, который нисколько не проясняет, где это его встречают город, пёс и сестра, и почему она в толпе, но сама интонация же и запрещает вчитывать: это обычный город, пёс обычный, домашний, сестра пришла всё-таки, хоть и поругались, небось, и как-то от этого осознания становится уютно.
Не знаю, как Евгению, а мне такая уютность вполне по душе, не всё ж драмами восхищаться.
О.Е.:
Юлия, какое точное определение — «уютное» стихотворение. Купе как метафора уютного семейного мирка, общности-защищённости («А я в домике!»), микрокосма, «нашей Вселенной обетованной»:
Мир, где витийствуют добрые мелочи, Кот что-то млечное пьёт из тарелочки, Где припорошенный пылью космической, Дремлет на полке божок керамический, А на серебряном гвоздике светится Ковшик созвездия Малой Медведицы… В ходиках Время пружинит натруженно. Солнце моё греет вкусное к ужину, Комнату, кухню, прихожую, ванную – Нашу Вселенную обетованную. (Игорь Царёв).
Нельзя не отметить свежесть впечатлений, радостное удивление ребёнка — автор умеет это передать.
Это «Купе» заставляет вспомнить «Чука и Гека» Аркадия Гайдара.
Мне тоже по душе это стихотворение. )
Конкурсное произведение 272. «Так и надо»
О.Е.:
Нравится интонация, готовность лирической героини принять окружающее: «так и надо думаешь так и надо», «это все что будет сегодня с нами».
Рассказ о чувствах — непростая задача, на мой взгляд: очень легко сфальшивить, но автору удаётся этого избежать. Раздевание как метафора, избавление от внешнего, ненужного и наносного, сообразно внешней и внутренней природе. Вслушивание в негромкую музыку. На самом деле, так и надо.
Ю.М.:
Евгений, да, мне тоже нравится интонация, всё в ней здорово, в том числе и то, что это как будто не мир, сконцентрированный на человеке и только на нём. (Но я с двух прочтений ошиблась в этом утверждении, далее в рецензии покажу, как именно ошиблась).
«Остаёшься голой», — где ты остаёшься голой? Перед омовением, видимо, перед ним. «Раздеваешься», — и тут ждёшь уж красивостей, а их — нет.
Но всё же чего-то не хватает этому тексту, а именно, — оно только притворяется, оно проговаривается (конечно) всего в одном месте: «на худых плечах выносить озёра», — но нас уже не обмануть, мы уже знаем, что никакого омовения не будет, никакого «нас потом поодиночке всех в березнячок свезут», — даже этого не будет, будет просто женщина, которая сняла одежду.
Ну, почему бы и раздетой женщине в стихах не появиться?
Конкурсное произведение 273. «INRI»
Ю.М.:
Евгений, считаю нужным объясниться по этому тексту. Полагаю, что Вы комментариев не читаете, и вот, что меня волнует:
как Вы понимаете текст?
Для меня он выглядит как требующий анализа с привлечением глокой куздры, за исключением гармошки, По и Улалюм.
О.Е.:
Комментариев не читаю для чистоты впечатления, спойлеров не люблю. ) Вижу в этом стихотворении желание автора выразиться своеобычно. Вполне художественная задача, почему бы и нет. Наверное, можно говорить о поджанре — подобные тексты, которые требуют от читателя немалых интеллектуальных усилий, существуют.
В теории перевода известно понятие «информационный запас» (ИЗ), введённое Р.К. Миньяр-Белоручевым. Под ним понимается объём знаний, ассоциируемый читателем с той или иной лексической единицей. Существуют пять степеней информационного запаса, от 1 (минимальный ИЗ) до 5 (максимальный ИЗ). Требования этого текста в отношении информационного запаса читающего довольно высоки.
Вспоминаются в связи с этим стихом произведения Дэна Брауна.
Впрочем, у меня есть ещё одна версия. ) Этот текст можно прочитать как дидактический материал. Представьте: это стихотворение даётся студентам как задание извлечь из него все скрытые ассоциации, отсылки, значения лексических единиц. Даже скажем не «это», а «подобное», то есть это может быть методом; то, что надлежит найти, свёрнуто и упаковано в такой ребусной художественной форме. Штучная, конечно, игрушка, трудозатратная, но почему бы и нет для какой-нибудь школы филологов-волшебников?
Ю.М.:
Филологов-волшебников берём)
Конкурсное произведение 274. «Возвращение»
О.Е.:
А вот нравится. Перекликается этот текст со стихотворением 272. «Так и надо» тем, что описывает чувство лирического героя, передаёт знакомое ощущение в лирической форме. Метафоричное название хорошо: возвращение домой, с одной стороны, и противонаправленное возвращение к природе, — с другой. И как после этого не задаться вопросом «А где настоящий дом?»
Ю.М.:
Евгений, но может есть ещё и третье возвращение? Возвращение к стихам?
Возвращаешься «к себе» в таком случае очень здорово звучит, очень разнообразно, и то, человеческая речь звучит чужою — работает на эту интерпретацию. После стихов особенно невыносима необработанная речь, и ты ищешь в ней, ищешь хотя бы намёки, если не следы.
Вольно мне, конечно, вчитывать, но если хорошо вчитывается, то паркуа бы и не а?
Конкурсное произведение 275. «Дым и сажа»
Ю.М.:
Ой, мы оказались в пространстве текста, которое подано на Кубок ещё раз, под номером 326:
Конкурсное произведение 336. «Дом у семи рек»
И если до этого события собиралась говорить о тексте серьёзно, то сейчас могу всего лишь вспомнить анекдот, поскольку был сделан жест, а жест — редкая птица на портале.
Идет концерт. Поп-певица выходит на сцену, поет песню, кланяется и собирается уходить. Вдруг из зала раздается истошный вопль:»На бис!!!», певица удивляется и снова поет песню. Снова кланяется и собирается уходить, но из зала раздаются несколько голосов: «Пой на бис!!!..», так продолжается в течении получаса, певица в слезах умиления обращается к залу:
— Я так рада, что вам нравится, но поймите, я же устала, я не могу больше петь, сколько можно петь?
— Пока не научишься!!!
Видимо, реализуется какая-то такая стратегия, хорошо, что заявок может быть всего три.
О.Е.:
Вот уже довольно много произведений встретилось, которые выполнены явно иносказательно, при чтении которых приходится расшифровывать текст, перебирать версии. А я задаюсь таким вопросом: что, собственно говоря, оправдывает усилия читателя? Иными словами, в очередной раз: что есть в этом стихе помимо загадочности?
Можно предположить, например, что это о возвращении на Родину, о репатриации. «Дым» тогда можно прочитать как «дым Отечества». Но неблагодарное это дело — гадать.
Конкурсное произведение 277. «Раб»
О.Е.:
Да, такое бывало, и история знакомая как будто.
Ровная, безэмоциаональная интонация, повествовательный текст. Не знаю, что ещё о нём сказать, Юлия. )
Ю.М.:
Евгений, охотно понимаю и даже разделяю трудность говорения. И вот эта трудность и привлекает, — почему мне трудно говорить о тексте: потому что текст не пускает в себя, пользуясь отработанной поэтикой, потому что текст убивает содержанием поэтику или потому что у меня нет нужного языка?
А если у меня нет нужно языка, то почему? Может, потому что это в принципе новая данность: язык не повернётся назвать нас рабами, но нас так постоянно называют СМИ, механически, по привычке, почти всегда — инерционно нас так называют, потому что работникам СМИ жизненно важно быть выше остального человечества, быть пусть четвёртой властью, но — единственной.
Но это я уже начала вчитывать и в отличие от предыдущих разов — неправомерно. А жаль. Есть же удивительные места:
Где желания господина закон, надсмоторщик зол,
от радости осталось лишь ра
Умываться в чужой реке, смывая глазную соль
видеть в реке раба
С одной стороны, можно подумать, что увидел в реке раба, потому что знал, что раб, а тут просто встретился с отражением, с другой, — что это эффектный ход стихотворения и бу-бу-бу, но есть третья сторона: я раб, потому что вынужден смыть слёзы, я раб и заложник того, что я не могу выдержать даже собственных слёз. И даже пусть я вчитываю, в этом случае — получается органично.
О.Е.:
Говорить не трудно, Юлия. Просто особо не о чем в данном случае, как по мне. )
Вместо заключения:
Ю.М.:
Не скажу, что было просто с этой двадцаткой, я скорее рада нашему диалогу о ней, он вдруг пошёл вверх.
От «чужого» к «другому», — может, так и культура движется, как незнакомые люди однажды заходят в комнату, смущаются и толкутся, а потом становятся чуть больше знакомы друг другу и комната преображается, в ней становится тепло.
А чтобы мы не уснули, входят новые и новые люди, раздражают и раздражают пространство, смотришь, а уже открывают шкафы.
О.Е.:
Пожалуй, рискну обобщить: есть тенденция на замыкание некоторых текстов в себе. Им, похоже, не очень нужна коммуникация. Точнее, их не заботит внешняя коммуникация, автору достаточно разговора с самим собой. Что ж, так тоже бывает и для чего-то это, видимо, нужно.
Отмечу в этой двадцатке три стихотворения:
270. «Купе» (за свежесть детского взгляда).
