Ольга Гуляева о конкурсных произведениях 20, 24, 160
Ю.М.:
Ольга, а может выпустить обзор с фоточкой и биографией Вашей?
О.Г.:
Да ну, на три разбора можно фотку Кузи только )))
Ю.М.:
Дайте фотку Кузи)
О.Г.:
А биография такая: Кузенкампф Крокодил, деятель искусства.
— Ну что, Кузя, будем три стиха разбирать?
— Будем, Оля, будем, только давай мне плохие стишки, я порву их, как Тузик грелку.
— Кузя, нет, давай плохие в другой раз разберём, или вообще не будем, ну их. Давай поговорим о том, что я запомнила, о чём думала, то, что у меня в голове осталось.
— Оля, ну, если у тебя три стиха из всего конкурса в голове осталось — мне остаётся посетовать на маленький объём твоего мозга и пойти у тебя на поводу. Но в следующий раз говорить буду я. Без этих вот твоих ми-ми-ми. Не как девочка, а как нормальный, полноценный деятель культуры
Конкурсное произведение 20. «Надежда»
Когда я вижу в конкурсе такие (семейные?) истории, всегда думаю: смелый человек, это ж какой крепкой психикой надо обладать, чтобы показать в этом информационном сегменте настолько живое, больное, родное что ли. В «Надежде» всё в порядке и с образностью, и культурными кодировками. Было бы странно, если бы автор в этом стихотворении упомянул не военную песню, а «Девушку с жемчужной серёжкой», к примеру. Соотнесение имени и чувства обостряет восприятие стихотворения, во всяком случае, моего восприятия. Но и даёт надежду – крылья-то остаются до конца, всегда.
Наверное, в таких стихах очень трудно работать над техническими моментами. Здесь эти моменты (простые рифмы, перебивки между строфами – периодами жизни Надежды) для меня не являются ни небрежностями, ни неточностями – человек писал, как пишется, это очень «сделать» таким образом, чтобы было гладко. Да и надо ли – эти вещи создают ощущение живой разговорной речи.
Конкурсное произведение 24. «Шахматы»
«Шахматы», да и шахматы – это всегда про отношения, и всегда про сложные, и никогда про то, что будет хорошо и комфортно. Участник отношений, говоря про них много, старается быть хозяином (хозяйкой) положения. У меня возник вопрос: судьи кто – общественность, или время. Если общественность, то мало подробностей, если время – то, на мой взгляд, много суеты.
Но мне стихотворение, независимо ни от чего, понравилось – в нем и жизнь, и страсть. Оно эстетичное что ли. Красивое, хоть продавать, хоть просто показывать. Привлекает оно.
Конкурсное произведение 160. «Это сейчас»
Документальность повествования не требует каких-то особых специальных приёмов, важно, чтобы написано было хорошо, чтобы я, как читатель, верила в то, что написано. В данном случае я верю. Слава Богу, не приходилось провожать никого на войну, но здесь – кадры хроники по сути – человек, будучи ребёнком, но уже осознающим происходящее ребёнком, впечатал себе в мозг всю кинестетику момента, звуки, очертания предметов – максимум чётких подробностей того, как не только отец, но и пять лётных эскадрилий улетают туда, откуда, возможно, не вернутся. Возможно, это и есть приём, но, когда приём используется очевидно не намеренно, он и не ощущается как приём. Происходящее с ребёнком тогда ощущается как сейчас, фиксированной точкой в пространстве и времени рассказчика.
Прозаичность стихотворения делает его страшнее, что ли. Факт и его принятие, без описания того, что происходит внутри. Лаконично, как и сам факт. И переживание, которое осталось навсегда.
