Конкурсное произведение 221. «Суфлёр»

Ю.М:

Ох, и трудная задача посмотреть на этот текст с точки зрения звука, т.е. того, что воспринимаемо слухом, но нас спасёт Пастернак:

«Музыка слова — явление совсем не акустическое и состоит не в благозвучии гласных и согласных, отдельно взятых, а в соотношении значения речи и ее звучания».

Совершенно с ним согласимся и обратимся к тексту, который умело и точно создаёт интонационные волны: говорит нечто и тут же это нечто переворачивает: вот он говорит о вкусе, но о вкусах не надо спорить, потому что … в жизни ничего не поменялось.

 о вкусах не спорят — ни о хороших, ни тем более о дурных
 идут поезда, сериалы, поминки и свадьбы
 счётчик мотает жизнекупюрочасы
 но в мире мало что поменялось
 со времён старого нытика Екклесиаста
 конец света настал, но мы снова его пропустили
 занятые электронными сигаретами и роликами в инстаграме 

Первая строка читается как строка, вводящая в повествование: «ребята, сейчас будет про вкусы», — а дальше это #про_вкусы очень неожиданно развивается.

Старый нытик Екклесиаст — конечно же старый нытик этого текста, а не в принципе Екклесиаст, хотя он правда нудный, правда Екклесиаст. Создаётся впечатление, что автор приближается к той точке, с которой говорит Екклесиаст, пусть бы мне и очень хотелось сказать: Экклезиаст.

Очень хороша интонация, её гибкость при напряжённости слов, если уходить от звука, как звучания и прийти к звуку как слышимой части, то в этом можно обнаружить звуковую прелесть этого стихотворения.

Как любопытно работает параллельный синтаксис:

 сосед считает меня психом
 контакт — ботом
 фейсбук — агентом китайской разведки
 и только я ничего не считаю, ни цыплят, ни овец, ни сбитые боинги 

…………………

 доктор советует отформатировать мозг
 суфлёр в телефоне
 больше не различает
 что меня бесит, что радует
 и когда я хочу об этом поговорить
 он предлагает на выбор тьму вариантов, сделанных из пластмассы 

…………….

 а я не хочу разговаривать с мёртвыми
 я не хочу выбирать из пластика 

Переход в другое чудесное пространство переходит через «я», — точнее, — через желание этого «я», которым закрепляется интонация Экклесиаста:

 я включаю режим полёта
 и строю бумажную лестницу
 чтобы моё молчание было слышнее тем, кто забрался выше 

Чётко обозначено «я не хочу» и «я хочу», — и дальше происходит реализация этого желания, т.е именно таким образом происходит перемещение в другое пространство, в пространство исполненных желаний. Как бы самим этим текст сообщает: «вообще-то вы живёте в пространстве невыполненных желаний», — и это невероятно точно.

О.Е.:

Да, Юлия, на примере этого стихотворения о звуке поговорить не особо получается. Но зато есть кое-что другое.

Всё думал, кого же мне напоминает этот самый Суфлёр? Ведь звучал же где-то подобный монолог, нарратив похожий где-то встречался. Из уст кого-то чуть усталого, умудрённого опытом, знающего. 

Потом понял: Рассказчик и Тайлер Дёрден, персонажи «Бойцовского клуба» Чака Паланика, замечательно воплощённые Эдвардом Нортоном и Брэдом Питтом в одноимённом фильме. 

Сравним: 

«счётчик мотает жизнекупюрочасы»

«конец света настал, но мы снова его пропустили

занятые электронными сигаретами и роликами в инстаграме»; 

«он предлагает на выбор тьму вариантов, сделанных из пластмассы» («Суфлёр») 

и

«Кто мы такие? Мы просто потребители, одержимые внешней атрибутикой преуспевания. Война, голод, насилие — все это не волнует. А волнует меня: знаменитости и скандалы, телевизор, где 500 каналов и чье имя на бирке моих трусов» 

«То, что ты имеешь, в конце концов имеет тебя» 

(Тайлер Дёрден, «Бойцовский клуб»).

И в «Суфлёре», и в «Бойцовском клубе» рассказчик-ЛГ обращается к врачу.

Но главное попадание в «десятку» в том, что Тайлер Дёрден в итоге оказывается альтер эго Рассказчика, у которого раздвоение личности. Многие действия Рассказчика продиктованы Тайлером, то есть он – Суфлёр. Правда, носители философии зеркально поменяны местами: в «Бойцовском клубе» Тайлер-суфлёр — антипотребитель.

Это сравнение помогает выйти на новый уровень понимания: обратный эффект тоже есть. Нашёптывающий суфлёр потребительства работает на раздвоение сознания протагониста. А это уже какое-никакое, но открытие.

Стих — что надо. Спасибо, автор.

Ю.М.:

В качестве p.s.: вспомнила, что Гоголь вот, что сказал на смертном одре: «Лестницу, поскорее давайте лестницу!» — знающие люди говорят, что это из Тихона Задонского. 

Конкурсное произведение 222. «Стишок как я разбил и клеил горшок»

О.Е.: 

Прочитал как прозаическую миниатюру с трогательным сюжетом.  Ритм-слог, на мой взгляд, выбран удачно.

Легко представляется возможность создания целой серии подобных текстов — таким же слогом, о чём-нибудь грустном обязательно. Эмпатия читателя почти гарантирована — кто не терял что-нибудь ценное, бережно хранимое и дорогое? Хорошее стихотворение.

Ю.М:

Ощущается в этом стихотворении тоска по вещи, даже — Вещи. Это ведь не просто какой-то горшок, — при помощи припоминания событий, повествователь придаёт ему чудесных черт, присваивает вещь, понимая, что вещь невозможно присвоить. Получается как раз тоска по Вещи (в хайдеггеровском смысле).

Повествователь освобождает через случайное разбивание вещь от утилитарной функции и придаёт ей значение вещи ценностной, — можно сюда вчитать и то, что делает постмодернизм (точнее — сделал), — через деконструкцию избавил литературу от утилитарных смыслов, поставил их под сомнение, выпустил ценностные смыслы, поставил вопрос о них. 

Всё это, несомненно, ожило в моём восприятии, — но могу ли я сомневаться, что речь ни о какой «Вещи» Хайдеггера не идёт? Имею ли право, сталкиваясь с анонимным текстом? Полагаю, что нет, могу только доверять себе и своему восприятию.

При этом текст легко опознаётся как традиционный — форма его одинакова, при этом то, что форма иногда не подчиняется содержанию, так же отрефлексировано текстом: 

 Тут ведь дело не в том, что осколки —  всех форм и размеров, и что дыры (как в этом стишке), и что склеить трудней, чем разбить… Будь палата ума в котелке — 
 если ладишь куски, не умея, встык последний не влезет —  вот тоже как здесь, паразит. 

Вот это положение повествователя, когда он то о горшке рассказывает, то тут же иронично относится к своему повествованию и заставило провести параллель между литературой и постмодернизмом, а — шире — ситуацией постмодерна. 

Но мы уже вышли из ситуации постмодерна, пока не прийдя в другую, конечно, однако тексты никуда не уйдут: все традиции одновременно существуют в культуре, в искусстве, в литературе, вопрос в том, когда для какой практики приходит время и отчего это зависит. 

Нравится форма: она стремится к прозаическому повествованию, однако именно это у формы и не получается: нет последовательного повествования, повествование всё время «вылетает» за свои пределы с помощью смотрения на самоё себя. 

Про звучание сказать если, то длинная медитативная строка и рифмы всё равно звучат в стихе, несмотря на то, что деление опознаётся скорее как деление на абзацы, нежели на строфы. Для доказательства, сделаю превращение:

 Был звенящий горшок —  лет, наверное, двести: 
 глазурь, и узор, и округлый изгиб. 
 Моего деревенского лета примета и вообще —  безмятежного детства. 
 Папа только его и ещё где-то два-три предмета взял с собой, дом продав, навсегда уходя из станковской* избы. 

Помнил — погреб; легка — молока — отзвуки легко опознаются, тренированное ухо различает их, выхватывая, при этом они не стоят в сильных позициях, обращая внимание на себя, они играют роль тех самых осколков. 

В качестве p.s.: 

В Экклесиасте вот, что можно найти о горшке (раз стихотворения в одном листе, то почему бы и не поговорить меж собой?):

12.1 И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них!»

12.2 доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем.

12.3 В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно;

12.4 и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения;

12.5 и высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; –

12.6 доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем.

12.7 И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его.

12.8 Суета сует, сказал Екклесиаст, всё – суета!

Любопытно ещё и то, что стихотворение 222 по форме очень напоминает библейское понимание стиха. Цифр только не достаёт, и догадка поэтому выглядит всего лишь догадкой. 

Конкурсное произведение 225. «Муром»

Ю.М:

Очень интересный текст, точнее — фрагмент текста; финал совершенно не опознаётся как финал, обычно такие тексты проходят у меня по разряду «креативных», т.е. таких, о которых нечего говорить, посмотрел на рыбов и достаточно.

На примере этого стихотворения видно, как сдувается идея: переход в другое пространство произошёл, но текст насильно был возвращён к изначальной идее, как необходимости, как будто без идеи стихотворение не может жить.

Но стихотворение как раз и живёт вне идеи и вне необходимости идеи, идея и необходимость ему только мешают.

Вот здесь происходит переход:

 И он вертикально взлетает стрелой, однокрылый такой — к небесным снам в лабиринт,
 На пендели и тумаки беспощаден и щедр.
 Победа грядёт заранее — букмекеры ставят сто к одному, но один всегда победит —
 Традиция и вообще… 

Дальше все эти пендели и тумаки, «традиция и вообще» и «вертикально взлетает» были брошены, текст начал блуждать в персонажах, пока окончательно не заблудился.

О.Е.:

Давно не было стихомультфильмов. ) Добрыня Горыныч ли, Тугарин ли Добрынич, — автор сознательно привлекает в качестве ассоциации анимационную картину про Добрыню и Змея Горыныча. Как всегда бывает, выигрывая за счёт этой яркой картинки в одном (это такой чит-код, путь быстрого доступа к читательскому восприятию), теряешь в другом: получается, в общем, довольно плоско (коллега: «стихотворение живёт…вне идеи»). Хотя и весело, надо признать. 

Вместе с тем, есть в тексте и серьёзное: намёк на новую гибридность всего и вся. Финал бы ещё поярче.

Конкурсное произведение 228. «Царевна»

О.Е.:

Это социальная сатира? Что в этом стихотворении есть помимо олицетворений, разгадка которых на поверхности? 

Юлия, вот Вам везёт. У Вас есть зона читательских и критических интересов. ) А я пока своей не обзавёлся, просто скажу, что мне этот текст кажется скучноватым.

Ю.М:

А любопытно, Евгений, в этом тексте то, как он держится аллегорий и как эти аллегории на раз-два считываются комментаторами. А раз любопытно, то уже есть интерес — читательский ли, критический ли. Любопытно и то, что на аллегориях часто пишут фельетоны и бытовать бы тексту в фельетонах, как бы не многозначительный финал, который, на удивление, работает.

 нет в твоём убранстве вкуса,
 но волнует блеск впотьмах. 

Эту строку можно прочитать как констатацию факта, и (обычно) следуют упрёки, — вот-де, какова. Но здесь нет упрёка «и волнует блеск впотьмах», — вот же она, темнота и чернота, сквозь которую сияют маковки церквей. А зачем они сияют? А затем, что — свет. Свет — вот, что по-настоящему возвышает человека над обыденностью. 

А раз нет упрёка, а есть токмо неоднозначность чувства — перед нами уже не совсем фельетон, а если учесть финал, который так констатирует факт, что не можешь сказать, что конкретно подразумевалось, то появляется обещание неоднозначности, которое очень люблю и ценю в стихах. 

О.Е.:

Юлия, думаю: как же я не увидел свет? А, вот в чём дело. В тексте не «свет», а «блеск», а это разные вещи совсем. Блеск — это отражённый свет, увы. То есть свет-из-прошлого, свет с того света. В этом, с одной стороны, убеждает окказиональная отрицательная коннотация слова «блеск» («внешний блеск», например), а с другой — в том, что интенция такова, убеждает весь контекст (и «отцовы жемчуга», в частности). Кстати, в целом стихотворение читается как сатирический манифест «Будущего нет» и это, скорее, в плюс.

Ю.М.: 

Да, Евгений, мне было важно показать, что это за блеск, куда он обращается, про что сообщает, — почти генезис блеска (ха-ха). 

У меня, так-то, аллергия на сатиру, а тут — никакой аллергии не случилось и мне стало любопытно буквами поговорить о стихотворении, которое очевидно сатирическое, но в нём есть что-то ещё.

О.Е.:

Да, Юлия, это стихотворение внимания, безусловно, заслуживает.

Конкурсное произведение 231. «Идущая в небыль» 

Ю.М:

Это стихотворение вначале меня обмануло: я решила, что стихотворение повествует о теле, распрощавшемся с душой. Но оказалось, что это я вчитала собственное представление о и нечаянно углубила текст. Тем не менее, почему бы не поговорить о тексте, стремление улучшить который выразилось в действие. 

А выразилось оно, потому что ритмически очень напоминает «мы живём под собою не чуя страны», — память ритма срабатывает, ждёшь очень сильного потрясения и это ожидание заслоняет собою причину повествования, звуковой мотив (выраженный в памяти ритма) и смысловой мотив так любопытно сочетаются, что стихотворение звучит и решает свои задачи по воздействию на аудиторию.

О.Е.:

Вопрос, что это — реальный рассказ о трагедии, автокатастрофе или авария — это своеобразная аллегория крушения отношений, — вторичен, потому что и в том, и в другом случае это должен быть драматичный текст высокого эмоционального накала.

Подобный замысел не просто заслуживает, он требует очень тщательной работы с текстом. 

Юлия, Вы упомянули очень важное: «причина повествования». Думаю, к этому придётся обратиться во время разговора и о следующих текстах. 

Что мы видим в этом стихотворении?

Авторской, индивидуальной интонации оно практически лишено.

Неудачный выбор лексики: «роковую», «коварного», «предательский», «стенать» — на семь строк явно многовато этого лексического мэйк-апа, словно заимствованного из любительской пьесы школьного драмтеатра.

«Любимцы сирен»? Понятно, что речь об авто, но почему «любимцы»?

Лексическая несочетаемость: «крен съезда». У съезда может быть уклон (продольный, поперечный). Крен может быть у самолётов, судов, машин, вертикальных конструкций.

«Обозначила» («…крен обозначила груда металла») — глагол, вряд ли уместный в стихотворении в этом контексте. 

Неловкие омофоны: 

«И доказывать что-то себе самому,

Что ты вовсе не ангел…». 

Звук мстит за пренебрежение им, не правда ли?

Вообще, каждый из этих мелких недостатков не катастрофичен в отдельности, но вместе они, пожалуй, образуют критическую массу.

Автор хотел сделать страшно и драматично? Не получилось, увы.

Конкурсное произведение 232. «Метатрон»

О.Е.:

Даже не знаю, что сказать об этом стихотворении. Впрочем, вот это:

 «…старый Бог
 С ролью мальчика в тетради
 Смотрит, кто ещё не лёг,
 Кто участвует в параде» 

напомнило:

 «Крошка Вилли-Винки
 Ходит и глядит,
 Кто не снял ботинки,
 Кто еще не спит» 

(перевод Ирины Токмаковой). 

Ю.М:

Очень хорошо, что вспомнилась колыбельная, Евгений, по сути этот хорей так и звучит: как колыбельная. 

Тили-тили-бом, приходит ночь густая, — байка или нет, но считаются наши колыбельные очень страшными, как бы знакомящими с ужасом. Пошла обратиться к первоисточникам, но маловато материала в онлайн-архивах, это нужно ногами идти в библиотеку, выспрашивать у каждого знакомого фольклориста, но … эй, а точно ли это всё нужно? Неужто без этого знания не почувствовать красоту текста?

А ведь вполне себе почувствовать: 

 Много в небе чёрных троп,
 По любой из них тяните
 Этот поздний метатрёп,
 Перепутанные нити.
 
Ведь привычные слова
 Тоже требуют повтора,
 Как живые острова
 На стремнине разговора. 

тяните по любой из троп небесных эту всю свою невыносимую болтовню, но будьте упрямыми в этом говорении, повторяйте привычные слова, твердите их (делайте твердью), и тогда привычные слова превратятся в острова, т.е. в то место, где можно остановиться и передохнуть. 

Если колыбельная знакомит с ужасом, то с каким ужасом знакомит эта колыбельная? С ужасом непонимания, примиряет с действительностью, даёт способ мудрости, как приятия. 

— Ох, где ж ты нашла всё это в тексте? 

— В тексте — нигде, в тексте я нашла крючки, за которые зацепилась своим восприятием, своей интерпретацией, пытаясь объяснить необъяснимое: как работает этот великолепный текст. Держится он на дыхании, им движется, интонация повышается и понижается, речь льётся непереводимым на иные языки ручьём. 

О.Е.:

Мне эти строки тоже нравятся, Юлия:

 Ведь привычные слова
 Тоже требуют повтора,
 Как живые острова
 На стремнине разговора. 

Да, распевность очень идёт этому стихотворению. )