О конкурсных произведениях с 300 по 320 говорят обозреватели Кубка Мира по русской поэзии Евгений Овсянников и Юлия Малыгина.
О.Е.:
Юлия, как Вы считаете, каково соотношение традиции и новаторства и поэзии сегодня, если и то, и другое понимать широко (форма, содержание, метод)? Нет ли у Вас ощущения некоего исчерпания художественных и языковых ресурсов?
Ю.М:
Евгений, у меня есть огромная теория, которую всё никак не решусь оформить, но — если понимать в самом широком смысле, то сейчас не столько время для новаторства на уровне формы как формы стихотворения, сколько на уровне того, как мы понимаем форму: авторские стратегии, doc, found, оформление с помощью гиперссылок, цикл стихов, книга стихов, книга книги стихов, etc. — всё, что угодно может быть осознано как форма, более того, включено в произведение, более того — прозвучать как поэтическое произведение.
Такое ощущение, что ещё год-два и мы придём к разговору: что такое — произведение? Где его границы?
Потому что — ну, должен же когда-нибудь заканчиваться этот ужасный спор про «верлибр — силлабо-тонику». Но я здесь оптимистична, конечно.
И если по-новому осознать форму и содержание, то тогда и инструменты найдутся, а вот то, что признанные традицией (традиционализмом, широко понимаемым) инструменты больше не работают, — да, всё верно. Так это из-за того, как мне кажется, что вместо того, чтобы брать инструменты из 90-х, времени бурного расцвета поэзии, традиционалисты оставались в 60-х и 70-х, и теперь то, что инструменты устарели — видно многим.
Такое ощущение, что всё устарело, формы устали и износились, — но всё задвижется снова, когда традиционалисты осознают себя традиционалистами и перестанут ругаться с двумя питающими ветвями, а те две питающие ветви перестанут тоже ругаться с традиционалистами и осознают, что у них можно взять инструменты, которые больше не работают и подновить.
Но идеального мира, конечно, не будет, но отдельные поэты всё правильно сложат и у 20-х тоже будет голос, пусть бы он кому-то и не нравился. Но мы сейчас его не слышим, конечно, потому что находимся внутри этого голоса.
Евгений, а как Вы бы ответили на свой вопрос?
О.Е.:
Похоже, что все при своих. Во всяком случае, если судить по толстожурнальной периодике и крупным конкурсам. И, условно говоря, традиционалисты, и новаторы полны творческой энергии. Но вопрос — он такой, схоластический несколько, а задан, потому что мы о традиции и новаторстве упоминали, но не договорили.
Всё-таки очень часто мы наблюдаем некий микс: в стихотворение традиционное по интонации и общему look and feel вдруг вплетается метафизика, обертоны (например, стихотворение 40. «Наискосок»). Движение к синтетическим видам искусства не прекратилось. В этом смысле да, вопрос «что такое произведение и где его границы» и ставился уже (предельный случай — «Чёрный квадрат» К. Малевича), и будет возникать впредь, уверен.
А вопрос про исчерпание задал, потому что прочёл как-то довольно алармистскую литературоведческую статью на эту тему. Да, любая рудоносная жила со временем вырабатывается (так нередко представляют), но язык обладает, в частности, свойством пластичности и изменчивости, а источником новых образов может быть авторская Вселенная, поэтому аналогия с рудой неполная, и повод для сдержанного оптимизма есть, мне представляется.
Не хотелось бы переводить разговор в оценочную плоскость, но ведь от дихотомии «традиционное — новаторское» можно уйти и этой дорожкой: какая разница, традиционный текст или новаторский, если он хорошо написан? )
Конкурсное произведение 302. «Бражник»
Ю.М.:
Вот к вопросу о новаторстве и традиции:
в школе мы отчаянно боялась стоматолога
Это то, что реально «мы» и в слове «боялась» — ошибка, которую нужно игнорировать при чтении, или это художественный приём, чтобы сказать, что никакого «мы» нет, это повествовательница раздваивается? Но тогда это раздвоённое «мы» должно было бы быть осознано, прочерчено, а в финале — скрутиться в мощный самодонос, вместо благолепия про «давайте займёмся любовью друг к другу», давящему на читателя тем, какая повествовательница хорошая.
О.Е.:
Мне кажется, это просто опечатка. Потому что это «мы » не поддержано далее ничем, «подхвата» нет. Ещё один признак того, что это, видимо, ошибка — наличие и других ошибок в тексте, например «я хотела вернутся». «в отличии от». То есть я бы сначала попробовал объяснить это простым. )
Это стихотворение обращает на себя внимание довольно интересной фабулой.
Конкурсное произведение 306. «Примитивики-неформатики»
О.Е.:
Каскадный сюжет: лирический субъект «кормит» содержанием умной книженции кота, кошка хочет накормить мышкой котят, мышка собирается накормить мышат салом, а потом фрау пытается накормить штруделем пуделя.
Ну и, понятное дело, автор пытается накормить всем этим читателя. А что непрочитавший этот текст читатель потеряет, кроме разорванных пищевых цепей?
Ю.М.:
«Я глядел на него и думал: в профиль – / Вылитый Мефистофель.»
Эта фразочка, а текст в принципе говорит фразочками, очень любопытна: с голоса будет звучать, как «я глядел на него / и думал в профиль», — вот на этом думании в профиль и строится текст. Как будто все, даже художественно-написанные тексты, думают анфас, то есть любая подача, кроме максимально примитивной — лобовая. И это отчасти верно, потому что для текстов, которые выглядят художественными, есть сформированные ожидания и «правила» восприятия.
Здесь автор работает воздухом, хоть в одном значении фразы, хоть в другом. Если дорастить контекст, то кроме Пригова можно вспомнить Таню Скарынкину:
Пятнадцать раз я в чём-то не совру 1 Почти готова но никак я не решусь на собственную жизнь ещё одна суббота 2 мне страшно мама ужас мне мнится канунец 3 и луговой бекас на платье шёлком вышит среди хлопчатых птиц сегодня я хоть в чём-то не совру 4 лежали на веранде воняли как шакалы терпелось и вертелось не спалось 5 на уличный градусник боязно было взглянуть он зашкаливал наверняка 6 а далее за срубами в тумане захватчики по 300 человек в колёсных лодках 7 паруса заиндевели жизнь резко переменилась 8 только снасти звенят на морозе только снасти поют от мороза 9 от пронизливого ветерка то ли Челябинска то ли Екатеринбурга не забеременеть бы мне в лихие времена Таня Скарынкина отрывок из произведения "Пятнадцать раз я в чём-то не совру"
Конкурсное произведение 307. «Ц-ц-ц»
Ю.М.:
А вот ещё к разговору о традиционности и новаторстве: легчайшее стихотворение, которое обманывает ожидания от стихотворений.
Сделано на усилении звука, но — что сообщает этот звук? Он усиленный, но как будто приспущенный, расхлябанный, и эта расхлябанность и входит в конфликт с содержанием, из-за этого и создаётся напряжение, и вот уже привыкший к значительным событиям читатель начинает придумывать: что бы значила эта «капустница»? А она — просто капустница.
И вот в этой буквальности и проявляется традиционализм: стихотворение написано так, как оно безусловно будет принято, в нём нет невыразимого, а всё выразимое — выражено максимально «качественно», если я верно понимаю требования к качеству и качествам текста.
О.Е.:
Вот пример, когда звук вытаскивает всё стихотворение. Читаю его как антитезу не одной уже дюжине «закрытых» текстов. Всё на виду, легко и свежо и шифровать ничего не пришлось. Хорошее.
Конкурсное произведение 311. «Календула»
О.Е.:
Узнаваемое прошлое. Удивительно: автор будто предвидел читательскую реакцию: «Ну было, да». Дальше ожидаемое противопоставление «было» — «стало». Болит, конечно. Должно болеть.
Ю.М.:
Любопытная замена слова «коленка» словом «календула», — как будто такая замена автоматически переводит «календулу» в символ, но не переводит же.
Читается как ностальгический текст, текст-сожаление о прошедшем, но любопытно как переводится каретка в тексте, из него с помощью ровно одного слова извлекается излишняя антропоморфность, это когда в мире ничего не остаётся кроме человека, здесь — если не остаётся, то пытается остаться.
Конкурсное произведение 312. «В глубине души я завидую верлибристам…»
Ю.М.:
А вот этот текст, как раз, привлекает своей фабулой: в нём повествователь — стихотворец, рефлексирующий на тему спора «силлабо-тоника — верлибр».
Текст вихляется от тоники до фразового, разговорного стиха, переходя в откровенную длинную прозаическую интонацию:
Внизу пролетали вороны, по знакомым тропинкам шли какие-то люди… Они косились на меня, но тут же ускоряли шаг — наверное, их смущала моя речь… но мне было всё равно!
В ушах свистел ветер, в легкие врывался воздух и наполнял меня свежестью…
И странное чувство овладевало мной: «Я свобооооден!»
Это же прозаический фрагмент, внестиховой, пусть бы и организованный. И из этого прозаического повествования текст уже не выходит. Может, для того, чтобы написать верлибр, нужно принять, что верлибр — стихи, т.е. речь организованная, правда не регулярностью метра и не рифмой.
Перечислительность (каталожность) в стихах — обычное дело, но текст не доходит ни до какой каталожности, он стремится быть и в этом смысле вполне традиционен, т.е. именно такие вопросы и звучат в отношении традиционных текстов, может, поэтому он и не получается, — оковы традиции были не оковами, но мостком, а без традиции — уже не очень получается «сердцу выразить себя».
О.Е.:
Противопоставление «силлаботоника — верлибр» мне представляется прекрасной частностью, Юлия. Ну то есть да, если видеть в поэзии разлом по этой линии (неважно, есть он или нет в данном случае), то это стихотворение придётся очень ко двору.
Мне видится противопоставление более общего порядка: творческая свобода и загнанность в рамки. И вот в качестве иллюстрации этого стихотворение очень убедительно и хорошо выполнено. Автору удалось главное: не просто «поставить» лирического героя «на чьё-то место», но заставить его прожить кусочек жизни Другого.
Конкурсное произведение 314. «Киллер»
О.Е.:
Обратил внимание на это стихотворение по единственной причине: оно показалось стихотворной иллюстрацией к мультфильму для взрослых «История одного преступления» Фёдора Хитрука, в котором главному герою всю ночь не дают спать разнообразные соседи, а наутро он лишает жизни дворничиху и поливальщицу из-за громкого разговора под окнами.
Ю.М.:
Спасибо за упоминание мультфильма, Евгений, он чудесен.
А так — ну, текст как текст, лирическое задание «а я просто ложусь спать, чтобы спать», — интересное, но такой форме — рифмованный регулярный стих только мешает и всё вместе превращается в незатейливые эстрадные куплеты.
Потому что в тексте — обычный человек в обычных обстоятельствах обращает внимание на обычное не очень обычным, стихотворным образом, т.е. обращает внимание на то, что удачно встанет в рифмованный регулярный стих, но то, что это именно так — стихотворением не отрефлексировано, никак не проявлено.
То есть сам процесс сна — беспричинно самоценен, но эта беспричинность маскируется описательностью и обращением (как будто) к миру горнему: «Я встроен в мироздание / как часть его, всего-то. / «Орел» – беру задание / и делаю работу.»
Давайте посмотрим, как решали задачу критического отношения к форме и материалу сто лет назад:
XX Довольно! Несложною темой Еда взята с разных сторон… Иди, завершай же поэму, Глухой, усладительный сон. На дедовском старом диване, На мягком уютном гнезде, Увидишь во снах, о чем ране Поведывал Синей Звезде. О, нежною была подруга И сердце певучим тогда. Теперь же спит рядом — супруга, А радость земная — еда. Всеволод Иванов «Поэма еды»
Начинается эта поэма со строки: «Найдете высокую тему —
С высокой темой беда!» (Предваряет поэму Посвящение, но будем всё же считать эту строку — первой), как бы обозначая проблематику, вводя нас в ситуацию «невозможности/возможности поиска подходящей темы для поэтического произведения». В нашем же случае все параллели, все разговоры о сновидческих поэтических произведениях буду вчитаны, т.е. я могу прочесть стихотворение, проведя параллель «я не могу заснуть» — «я не могу написать текст» и «мне мешают заснуть» — «мне мешают написать поэтический текст», — но зачем, если текст так сам себя не читает?
Конкурсное произведение 318. «За Ахероном»
Ю.М.:
Ахерон — это такой аналог чистилища, если позволить себе такую грубую параллель. Название сразу настраивает нас на такой лад: сейчас будем говорить о посмертии.
Интересно, как в этом повествовании о посмертии обстоит дело со временем:
У спартанского мальчика – имени, извините, не знаю, к именам исторических личностей вообще отношусь с опаской –
Речь идёт о настоящем, хотя … речь из времени, знающем об истории, потому что настоящее время — нечто реальное, в отличие от точки повествования, а мы ведь договорились именовать эту точку посмертием, вслед за названием.
жила-поживала лиса, дикая, но почти ручная, не в сарае, не в конуре, а прямо за пазухой.
Интонационно это время напоминает «в некотором царстве, в некотором государстве», фактически — это повторяющееся «жила-поживала» действие, за которым следует пространство «где» — максимально конкретное. Время и пространство входят в отношения.
Далее следуют описания того, что происходило: «тыкалась», «как выскочит да как выпрыгнет», «(как) давай кругами носиться», «заглядывала», «мучилась», «не спрашивала» — «смеялся», «То тявкаем, то гложем …, а то …. лижем», «пригрел», — глаголы исчезают, фраза строится иначе:
Мол, нет у меня доверия ко всяким плутовкам рыжим.
А затем следует смерть мальчика и утверждение, что даже став тенью мальчик мечтает «поиграть со своей лисой», — но строка эта как будто не очень задана психологически-текстово, она просто так, она про то, что хотелось бы сказать повествователю, чтобы текст прозвучал.
А что хотел сказать текст о посмертии на самом деле?
О.Е.:
Со второго и третьего прочтения этот стих понравился больше, раскрылся. Не увидел я в названии «Ахерон» обобщающую метафору, оно как будто для оттенения главной идеи выбрано. Притчу вижу. Попробую сформулировать суть так: «В ком уживаются сразу две сущности, сохранит это свойство и в посмертии». Мрачноватая красота такая.
Вместо заключения:
О.Е.:
Не знаю, можно ли говорить о новаторстве применительно к самым примечательным стихотворениям этой двадцатки. Скорее, об изобретательности можно вести речь. Отмечу два стихотворения:
307. «Ц-ц-ц » (за то, что поёцца, рифмуецца и клубицца).
312. «В глубине души я завидую верлибристам…» (за дар ощутить свободу благодаря Другому).
Ю.М.:
Евгений, согласна — изобретательность, — вот настоящее слово, которое точно описывает тексты Кубка.
Ни добавить, ни убавить.
