О произведениях из ТОП-32 беседуют Юлия Малыгина (ЮМ) и Господин Никто. Имя второго собеседника будет раскрыто в июне.
ЮМ:
Дорогой друг, рада, что ты согласился поговорить о нашем ТОП-32, о подборках, литературе и поэзии, о правде мира и правде жизни, обо всём, что держит нас в этом мире, не отпуская, и позволяет заглянуть по ту сторону.
Заглядывание по ту сторону как только не называют, но в сердцевине остаётся одно и то же — внутреннее стремление, внутреннее желание, жажда даже. Это и есть та самая наполненность и одновременно недостаточность, которая заставляет нас писать и читать, а не времяпрепровождение, как кажется иногда. Хотя и оно тоже, ведь если верить Тарковскому, тому, который режиссёр:
«Зачем люди ходят в кино? Я думаю, что нормальное стремление человека, идущего в кино, заключается в том, что он идет туда за временем. За потерянным ли? Или за упущенным, или за необретенным доселе. <…> Кинематограф… расширяет, обогащает и концентрирует фактический опыт человека, и при этом он его не просто обогащает, но делает длиннее, значительно длиннее, скажем так. Вот в чем действительная сила кино, а не в звездах, не в шаблонных сюжетах, не в развлекательности».
А. Тарковский «Лекции по кинорежиссуре»
Господин Никто:
Спасибо большое за приглашение! Для меня разговоры о литературе — это всегда заглядывание «за», это всегда некоторая попытка break on through on the other side. Так что полностью разделяю слова про наполненность и жажду. В терминах моих любимых французских дедов это то, что называется нехватка, — и именно в погоне за тем потусторонним, которое есть ничто, субъект снова и снова возвращается к переживанию себя как существа, себя сознающего. Но, пожалуй, стоит приступить к чтению подборок, а то еще начну вместо обзора устраивать ликбез.
Конкурсная подборка 20. «Гнездовье»
Автор — Боровкова Марианна, Москва (Россия)
Господин Никто:
Мне чрезвычайно интересны стихи, которые начинают создавать в тебе практически физические ощущения. В случае с этой подборкой, могу такое сказать о второй части второго стихотворения. И ведь казалось бы, до отдельных образов вроде «пододеяльного тепла» додуматься может плюс-минус каждый. Но! Тут вся сетка образов буквально обволакивает тебя (а такое плетение — это уже мастерство) — и теперь невозможно сдаться, на убаюкивание начинает работать и сама просодия. И в конце концов ты веришь, что мы пили и старели, и точно так же сидишь на даче; а этот, в общем-то, пугающий глагол «старели» вдруг обретает измерение доброты, жизненной мудрости и рифмуется с саперави из первой строчки этой части.
Ну и отдельно хочу отметить первое стихотворение в подборке. К своему стыду не дочитал до конца «Божественную комедию», но всегда любил гравюру «Эмпирей» из части «Рай». Эмпирей — это бесконечная область, населённая душами блаженных, созерцающих Бога. И первое стихотворение кажется мне каким-то русским эмпиреем, где вместе с ангелами в небесном круге циркулируют примулы, лазурные царапинки от веток, осока, камешки, а жар-птица вдруг обретает не сказочный, а уже вполне себе божественный порядок.
Назвала бы ты эти два стихотворения светлыми и ведущими?
ЮМ:
Ты знаешь, я бы сказала, что эти два стихотворения могут восприниматься как «светлые и ведущие», и это будет правдой.
Вопрос: куда они ведут? Возможно, что к стоическому принятию мира таким, как он есть, ведь в нём не всё так благостно, как может показаться: свежевыпавший снежок может искриться на красной грудке только в том случае, если птица умерла, а быть квитым можно всё-таки с недругом, да и призыв перемолчать не означает терпения, а является очень страшным императивом.
Но всё скрывается за убаюкивающей просодией, и ничто (на первый взгляд) здесь не пугает. И только к третьему прочтению начинаешь что-то понимать.
На конкурсе было много подборок, говорящих светло и тепло, даже карамельно, чуть меньше — мастерски это делающих, но у именно у этой к подкладке пришит страшный и жуткий мир. Думаю, что эта отличительная черта и вывела подборку в ТОП-32.
Господин Никто:
Вот, вот в такие моменты я как раз и начинаю подмечать загрубление поэтических сенсоров, присущее мне как выходцу из определенных слоёв. Специально прочитал ещё несколько раз подборку — и не увидел никакой подкладки со страшным и жутким миром. При этом я верю, что он есть, даже вижу доказательства, но не могу прочувствовать. Задам риторический вопрос во вселенную: как разгрублять видение?
Конкурсная подборка 23. «Spazieren gehen»
Автор — Качур Виктория, Москва (Россия).
ЮМ:
«Spazieren gehen» — пойдём гулять (нем.) — помню ещё с пятого класса, такой это красивый оборот, так здорово он звучит: шпацирен геен, — ведь побуждает же к действию; этим побуждением к действию и объединена эта подборка.
Первое стихотворение через прогулку доносит мысль о том, что любой человек — прежде всего человек, каким бы символическим капиталом он ни был наделён; второй текст говорит о том, что в ходе прогулки герой преображается, превращается в мифическое существо; в третьем речь о том, что всё немножко не такое, каким кажется, и от хулигана можно ждать большего внимания, нежели от «хороших людей».
Основная мысль — через прогулку человек преображается, давайте прогуляемся?
Преображение героя происходит через развитие сюжета, то есть нам рассказывают: герой соврал жене и соврал любовнице, а сам пошёл гулять; или — не говорит маме, куда он отправляется; т.е. перед нами герой не говорящий, герой-функция, герой-слово. Т.е. сам герой становится словом, и его действия — разница между тем, что он делает, и что он говорит, и является тем зазором, через который должно проявляться эстетическое. Но что это за неговорящее слово такое?
А ты как видишь эти три рассказа о прогулке? (даже если мы учтём, что прогулка символизирует жизнь, всё равно остаётся вопрос о молчащем слове, хотя, может, его молчание/умалчивание/замалчивание и создаёт эффект особого воздействия на членов жюри, пропустивших подборку в лонг-лист)
Господин Никто:
Что интересно, лейтмотив прогулки я заметил только после пяти прочтений. Почему я не кинулся переводить название подборки — тоже вопрос к моей внимательности, или, скорее, к привычке: барным поэтам привычно пропускать мимо ушей подводки к стихотворениям, заглавно-финальный комплекси и вот это вот всё. Поэтому для меня это до последнего была история об улицах, но не о прогулках. Притом улица в этой подборке занимается каким-то анти-остраннением. Ильич-субъект как будто бы порывается сделать что-то такое трансгрессивное, но не может — в итоге картина из первого текста становится правдоподобной до вписанности в учебник. Во втором тексте единорогом оказывается подросток в соответствующем одеянии (знаешь, есть такие пижамы комбинезонообразные, называются кигуруми, их делают в виде всяких животных, в том числе существует такой костюм и единорожий). Третий текст становится доброй демонстрацией теории вероятностей, выдаваемой за волшебство.
Хотя если потом на все эти картины наложить «шпацирен геен», как заклинание, — то да, начинает проблескивать преображение.
ЮМ:
Меня удивили две вещи: «финально-заглавный комплекси» и «кигуры», и если второе ты объяснил, то что такое «комплекси» и зачем это нужно?
Господин Никто:
«Комплекси», они же комплексы, нужны, чтобы я их неправильно писал и игнорировал в тексте, а потом удивлялся, как это так более внимательные люди глубже понимают текст.
Конкурсная подборка 38. «Поезд на Вифлеем»
Автор — Гуляева Ольга, Красноярск (Россия).
Господин Никто:
С некоторыми текстами всё достаточно просто (в хорошем смысле этого слова): там сразу начинает виться что-то такое остранняльщицко-потустороннее, нас сразу ведут по каким-то тропинкам, на что-то намекают; бывает что нас оглушают, являя deus ex machina. Вот эта вот подборка — случай промежуточный. Вот вроде бы рисуется как-то простой быт (мне даже вспоминаются современные русские художники, специализирующиеся на нарочито обезлощенном изображении окружающей действительности). А потом в текстах 2 и 3 из него выглядывает как раз что-то про other side, но при этом нельзя сказать, что это тебя шокирует и превозносит. Скорее, это читается как русский магический реализм. Как будто ты был не то чтобы готов, но ожидал; но так давно, что как-то уже и не радует. Ну, из Тамбова не волк, а волхв, чего бухтеть-то? Возможно, в этом и кроется суть: if God was one of us, на одной шестой части суши это бы прозевали. Или уже?
А стихотворение про «я за Корчного» почему-то напомнило советский мультфильм «Баба-Яга против», только вписанный в ту же манеру кисти, что и в последующих двух стихотворениях. Тогда это даже становится рифмовкой от народных потусторонних сил к центральному сюжету мировой культуры. Но я, видимо, надумываю?
ЮМ:
Ну почему же, ты читаешь то, что написано, и интерпретируешь это так, как считаешь нужным, ведь поэтические тексты «снимают предвзятые установки и предоставляют пространство для осуществления акта понимания как такового» (С. Никонова «Живой мир поэтического языка в герменевтике Рикёра и Гадамера»)
Акт понимания тесно связан в нашей культуре с оценкой, вроде как если понял эдак, то оценил как хорошее, а понял иначе — оценил как плохое. Тогда как никакой оценки в помине не было (это я намекаю, что дальше будет безоценочное суждение).
Название подборки я бы интерпретировала как «Поезд к спасению» (а иначе зачем ещё ехать в город Христа?), но понимаю, что это неточная и неправильная интерпретация, потому что с первых строк стихотворения понимаю, что нахожусь не столько в другом, сколько в чужом пространстве.
Эти произведения обладают мощной энергетикой, после прочтения чувствую себя даже немного охрипшей, кажется, что они подразумевают как минимум озвучку, как максимум — сцену. Здесь театральность проявляется не только на уровне просодии, но и на уровне образов: «трамваи хохоталища раззявив»; да и некоторой моралите не бегут: «но я всегда на стороне Корчного», что означает: «знаю, кто победит, знаю, что что такое удача, и заранее занимаю сторону неудачника». Однако это не значит, что автор равен повествователю и равен тому, о ком говорит, вовсе нет, это значит, что повествователь не боится встать на сторону неудачника, на сторону не победителя. Или декларирует это.
Мне было любопытно, что ты скажешь, потому что определяю эти стихи как устремлённые к массовому читателю. Говоря это, понимаю всю опасность положения: ведь долгие годы у нас считалось, что массовое — это что-то недостойное, но мы с тобой чужды снобизму.
По таким произведениям можно изучать, как рождается популярность, и какие запросы сегодня есть.
Вчера только думала о том, что двоичное сознание позволяет ощутить полноту веры, но вот это — я стопроцентно вчитываю, здесь речь совсем не об этом и не про то.
Конкурсная подборка 63. «Ненужное»
Автор — Назаров Александр, Санкт-Петербург (Россия).
ЮМ:
В комментариях к этой подборке написала свой эмоциональный отклик:
Досадное свойство новейшего времени не в том, что борщевик пышно цветёт, а в том, что культурные растения не заметны.
«И чем-то даже не приличное.
И в чём-то точно не моё.
Но тронулись, на стыках клацая,»
— слышите, какой здесь трагичный и оттого смешной перепад, но не в дурном смысле «смешной», а смешной так, как несерьёзный, как живой признак здорового внутреннего и внешнего мира. Так бывает, когда стихотворение цельное, нераспадающееся, так бывает, когда в стихотворении остаются щербинки. Так бывает, когда между строк сияет серебряный крестик, похожий на лапку, увитую лозой, купленный по случаю в грузинской православной церкви, где на ступени падает свет и ничего не страшно, а если страшно, то смешно, потому что пока смешно — мы живы, здоровы и можем преодолеть всё, что угодно.
«А всё-таки прекрасно, что не сбылся» — да, как здорово, что сон спал, что выход из другого пространства существует.
Как и вход в него.
Сегодня ощущаю и чувствую подборку немного иначе — это мастерски написанное и структурированное ощущение собственной нелепости, хрупкости, неудачливости. Ты не обязана присоединяться к этому переживанию по законам социализации — ведь если кто-то нечто переживает, то ты не обязана этим кем-то становиться.
Но вместе с рассказом происходит преображение с помощью поэтических средств: гармонизации звука, смены пространств и времён, превращения времени «зима» в пространство и действователя:
Зима, зима. Какая там зима засыплет грязным снегом задарма, мир сделав инфернально незнакомым, и, в сотый раз собой переболев, прекрасны, как классический балет, мы выйдем в жизнь, не выходя из комы.
Незаимствованное проживание «зимы» как приметы пространства и времени, относящихся к нам, но тут же это отношение остраняется через иронию: «прекрасны, как классический балет / мы выйдем в жизнь, не выходя из комы».
Господин Никто:
Пока что самая сложная подборка из прочитанных в финале. Аж голова кружится от «смены пространств и времён», а сам лирический герой напоминает такого мужичка средних лет, который находится в каком-то чистилищном пофигизме. И не вознестись, и не закопаться. Хочется не просто не присоединяться, хочется больше — подбежать к мужику, размахивая руками, разгоняя эти переживания. Видать, для чрезмерно пассионарных людей такие стихи — как красная тряпка.
ЮМ:
А вот это очень интересно — «красная тряпка для чрезмерно пассионарных людей» — давай попробуем понять, почему? Потому что есть ощущение, что герой сдаётся, или потому, что герой борется не так, отказывается бороться за что-то и смеет жить жизнь по своим правилам? Но разве не к этому зовут чрезмерно пассионарные люди?
Господин Никто:
«Ни тем, ни тем не нужен миру я, // но продолжаю наугад, // разнообразно интонируя, // свой бесконечный путь назад.» Например, эта фраза. Да, я вроде понимаю оттенки, и вроде это даже может быть сведено к варианту «человек отказывается бороться и смеет жить по своим правилам». Но внутренне это «назад» звучит как какой-то приговор лирическому герою. А когда после этого, например, в третьем стихотворении «не сбылся» видишь вторую строфу про книги и отказ от них в старости — это отсылает к какой-то совсем благостной житейской мудрости.
Конкурсная подборка 67. «Вера в Верону»
Автор — Батхан Вероника, Москва (Россия).
ЮМ:
Здесь меня ждёт ещё один чуждый и таинственный мир, который предваряется названием «Вера в Верону», т.е. вера в город влюблённых, в город страстей.
Но ждёт нас скорее отсылка к «Короли ночной Вероны, / Нам не писаны законы … Но Господь за все за это / Нас простит уже к рассвету»
Господин Никто:
Продираясь сквозь подборку с головы, так и не смог составить мнение. Пройдя её с хвоста, оказался в ведении департамента ностальгии, под знаком которого и прочлась подборка. Здесь, конечно же, не транслируется «раньше было лучше», скорее, речь идёт о принципиально несопоставимых сказочном «тогда» и будничном «теперь», между которыми и предстоит найти себя.
ЮМ:
Если говорить о напряжении, которое высекает искру для преображения мира, то именно в напряжении между сказочным «тогда» она и будничным «теперь»?
Господин Никто:
Знали бы мы, где эта искра точно — уже давно бы всё сожгли (в хорошем смысле, то есть преобразили). Думается мне, что ты права, но с оговоркой из вузовского учебника физики. Популярные картинки изображают атом как ядро, вокруг которого по вполне определенным орбитам вращаются электроны. Но в реальности никаких определенных орбит нет, есть лишь размытые полосы пространства вокруг ядра, в которых с некоторой вероятностью (!) можно найти электрон. Вот с искрой между «тогда» и «теперь» та же ситуация.
Конкурсная подборка 72. «Над пропастью звёзд»
Автор — Вадим Гройсман, Ришон-ле-Цийон (Израиль).
Господин Никто:
Подборку охарактеризую как плотную. Не крепко сбитую (так можно сказать, когда тексты совсем впритирку внутри себя и снаружи и перекидывают тебя от одного «ух» к другому), а именно плотные. Возможно, это задаётся первым стихотворением, в котором распространенная метафора кровеносных сосудов как реки жизни дополняется аллегорией тела как угасающей страны. В такой оптике второе стихотворение читается как «Моя северная страна», из которой исчезла всякая панк-роковость и остался плотный ком мелочей. Третий текст почему-то прочтение за прочтением отсылает меня к Ницше, канатоходцу из «ТГЗ» и танцу безумия среди звёзд.
ЮМ:
Попробую провести и проявить одну неочевидную (как кажется) параллель третьего стихотворения подборки с Ходасевичем, потому что эти стихи (как и многие другие современные регулярные стихи) можно прислонить к стихам Владислава Ходасевича.
Двигаясь по строкам, не понимаешь, что это за канатоходец, безумный профессор, и что это за обезьяний концерт, который дают боги. Но всё встаёт на место, как только припоминаешь стихотворение Владислава Ходасевича «Обезьяна»:
Дремал бродячий серб, худой и черный. Серебряный тяжелый крест висел На груди полуголой. Капли пота …………………………. В. Ходасевич «Обезьяна»
Но мы же в современном мире, который живёт после шуток о воздушном гимнасте на груди и в мире после падения башен-близнецов, между которыми известный канатоходец совершил свой проход задолго до их падения. Этот проход ещё был назван самым главным художественным преступлением. Но потом башни рухнули, и вот мы живём в современном мире, да, можете мне возразить, что-де башни ни при чём, и всё это наносное и чужое, но ведь и буржуазная культура нашла своё завершение в трагедии «Титаника».
Безумный профессор над пропастью звёзд Бежит по натянутой нити. В лицо ему дышит колодезный мрак – Пьянит и пугает колодец. Охотник спускает небесных собак, Но держится канатоходец.
Ты говоришь о плотном коме мелочей и это, верно, правда, так как эти стихи внимательны к детали, к происходящему в жизни. Это, насколько помню, основа такого рода поэтической традиции — писать про чайник, стол, стул, а чтобы получалось о любви и/или смерти. Но вернёмся к стихотворению.
Какой такой в свете сказанного «дают обезьяний концерт боги»? А тот, который заставляет их собирать отнюдь не амброзию, а настоящую кровь, которая проявлялась в первом стихотворении, — сродни поэтическому, видимо.
И здесь можно провести снова неочевидную, но напрашивающуюся параллель с другой традицией — символистов:
Мелькнет, ― и вновь челнок выводит Событий медленный узор, И вновь концы с началом сводит Судеб и воли договор. [В. И. Иванов. «На ткани жизни повседневной...» | Дикий колос (1917.06.05)]
Получается такой разговор — да здесь ни о чём достойном уже не написать, в лодочке-то: то закат, то пожар, то держава рухнула (так и хочется добавить: «снова»), но всё сказанное происходит в крови и ею преображается.
Бесконечно можно читать и интерпретировать эти стихи, организованные мощной поэтической традицией и безупречным слухом, не чурающимся некоторой неловкости и неправильности, но чур меня — не сглазить бы.
Конкурсная подборка 83. «Ещё раз»
Автор — Михеев Александр, Торонто (Канада).
ЮМ:
Очень будет интересно, что скажет мой коллега как большой специалист по массовому/эстрадному, по шумовым эффектам и эффектным поэтическим выступлениям.
Такое ощущение, что эта подборка написана не просто для озвучивания, но для уверенного выступления, чтобы зрителю было удобно следить за сюжетом, чтобы сердце зрительское откликалось на повествование, образы и ритмические ходы, чтобы не возмущало ничего, т.е. такое хождение вслед за массовой культурой, темы словно бы позаимствованы с популярных каналов, и в целом подборка ожидаемо нравится большинству.
Так получилось, что я видела один отзыв на третье стихотворение и даже поучаствовала в беседе о том, могла ли быть мятой пижама, т.е. присоединилась к чужому острому глазу/слуху, что в моём мировоззрении и есть основа мышления.
Об эстрадной составляющей нравится думать, нравится думать о драматических ходах, но хотелось бы большей проявленности, чтобы измышления не выглядели натяжкой.
Господин Никто:
Скажу так: есть в этой подборке очень много барно-эстрадного — и есть выпадающие из этого элементы. Возьмем первое стихотворение — действительно, это довольно подходящее для чтения в кафе произведение с типичным для такой среды приёмами. В комплекте смешение высокого и низкого «Как пойдешь направо — morituri, // Как пойдешь налево — всё ништяк», прыжки между культурными слоями «Выйдешь в космос — будешь Геркулесом. // Выйдешь в люди — будешь Гриша Лепс», типичнейший посыл уровня «да и черт с ним с этим всем» в концовке. Второй текст — туда же, смешение высокой патетики ангелов смерти, обсуждающих подопечных, с лексикой уровня «ясен пень» и «Господь не фраер» — ещё и завернутых в благостную мудрость о скоротечности бытия и снабженную лихой сюжетностью (или, как можно сейчас говорить, сторителлингом). В общем, добротный текст для барных чтений, впрочем, как и третий — там можно совсем характерные приёмы именно на микроуровне отметить, вроде перечисления «Не замечая крови, грязи, боли», рифма «ого-го — заключенного» — всё это просто создано для смакования на сцене.
И всё же подборка не барная. Латиницизмы из первого стихотворения вряд ли предназначены для считывания на слух барной публикой. Триптих предлагает слишком много мест для дополнительного разглядывания (мне, например, нравится часть про портрет на стене), что опять же склоняет к изучению текста. А стихотворение про две смерти вдруг предлагает задуматься ещё и о бытовании текста, буквально о каких-то филологических вопросах. Поэтому подборка вроде как барно-эстрадно-декламируемая, но с подвохом — и подвохом замечательнейшим.
Конкурсная подборка 94. «Почти ЗД»
Автор — Кошенбек Глаша, Москва (Россия).
Господин Никто:
Главный вопрос к подборке — что такое «ЗД»? Опечатка в написании «3Д» или неведомая нам аббревиатура? А в остальном — это эстетически близкая мне подборка. Очень понравилось первое стихотворение. Это, казалось бы, просто смещение угла зрения на уровень букашек, но когда дочитываешь, то калейдоскоп мелочей складывается чуть ли не в улитку из стихотворения Г.Г. Лорка. Второе и третье похожи ритмически, героически и ещё много чем, но главное — посреди всех этих игр слов и иронических замечаний (которые я обожаю) вдруг обнаруживаются действительно важные вещи, более того, текст сам будто бы иронизирует об их местонахождении в себе: «Чебутыкин рубит фишку Шишкенгольм не идиот // вот сейчас еловой шишкой откровенье расцветет». Расцветание откровений любых размеров в любых удобных и не очень для этого местах стиха — пожалуй, главный объект для созерцания.
ЮМ:
Мне подумалось, что это с одной стороны «три дэ», а с другой — перестёб названия быковского романа «жд», там у него такая лютая и ядрёная ирония на тыщу страниц, что не всякая птица долетит до середины романа.
Как бы то ни было, перед нами интересный мир, выстроенный по понятным законам, слегка травестирующий, слегка притворяющийся, но задающий себе и читателю важные вопросы про то, как устроен социум.
Законы взаимодействия, принятые в социуме, переносятся в мир флоры и фауны и там обессмысливаются, нам смешно от «дело в силе дело в вере дело в сайке за испуг», и немного жутко от «что же сегодня придётся отведать … / … / бройлера сердце что всё ещё бьётся» , — и смешно, и жутко, и в то же время легко, потому что всё происходит в другом мире, пародирующем этот, лучший из миров.
Прекрасная подборка, в которой легко и звучно, но такое ощущение, что время таких миров уходит, едва шелестя, вслед за пионами, «в дали неведомые двуногим».
Конкурсная подборка 105. «Мёртвый или живой»
Автор — Шокол Юлия, Вена (Австрия).
ЮМ:
Эти стихи стопроцентно опознаются как стихи, как поэтическое высказывание, в них есть все приметы, которые необходимы: и рифма, и ритмические игры, и переливы, и слова, блестящие смыслом.
К сожалению, здесь нет того, что я так ценю в стихах: нет трогательной неправильности, все неправильности обдуманы и претворены в жизнь. Ну и что ж. Хорошая подборка, хорошие стихи, всё хорошо, всё правильно, всё как положено.
Господин Никто:
А для меня это как раз интересный случай, ибо подборка воспринимается как чересчур близкая. То есть так пишут не просто в родственных мне слоях поэзии — в некоторых моментах я бы и сам написал так, как автор, вплоть до игры слов. Её здесь, кстати, иногда слишком много. В общем, читаю это и будто вижу определенный срез своего творчества со стороны. Особенно в моментах типа «что злак проросший был похож на знак». Этот эффект вроде интересный, а вроде и грустный — в этих трёх произведениях действительно нет чего-то, что есть в других подборках финала. Опыт полезный, но тревожный. (Важно понимать, что это сейчас не скромничанье, а объективная дежавюйность от чужого текста, что с этим делать — не знаю, ибо сталкиваюсь впервые).
Конкурсная подборка 107. «Тот самый воздух»
Автор — Герасимова Александра, Томск (Россия).
Господин Никто:
Сколько ни пытался составить мнение о подборке в целом — всё время перевешивает последнее стихотворение в ней, протяжный верлибр. На протяжении его чтения испытывал три эмоции. Сначала было «ну давай, поднажми», когда казалось, что из текста начнут вылезать бодрийяровские тезисы (к которым я питаю слабость). Потом стало казаться, что стихотворение о морали, соответственно, эмоции подвисли в ожидании — казалось, что сейчас текст резко оборвётся, и мне придётся остаться один на один с какой-нибудь дилеммой о вагонетке. Но затем наступает финальная часть, от которой испытываешь самые настоящие человеческие эмоции, вновь и вновь перечитывая последние два кусочка, пропитанные и грустью, и надеждой, и чудом, и невозможностью; и вместе с лирическим героем возносишься куда-то на стотысячный этаж, откуда взираешь на мир, пусть и несправедливый, и несовершенный, но живой.
ЮМ:
Ты знаешь, у меня тоже подборка распадается на две части: первые два стихотворения, одно из которых очень трогательное, а другое — не очень, и третий текст, стоящий особняком.
Третий текст — великолепен, в нём совершенно неважно, как расположимся, как отнесёмся, ему совершенно на это всё равно, и в нём культурные аллюзии и реминисценции, которые есть в каждом тексте, работают иначе, нет привкуса давешнего, как в «и вот они снеги белые».
Здесь происходит постоянное превращение повествовательницы, она изменяется тем, что говорит о разном и по-разному, это превращение очень удачно, оно сообщает нечто новое, добавляет, нюансирует. Вот бы и в двух предыдущих нечто подобное происходило бы — была бы великолепнейшая подборка, а пока она оставляет в смешанных чувствах.
Продолжение следует …
