Конкурсное произведение 87. «Зомбиленд»

О.Е.:

– Глядите, – показал Удалов. – Космические пришельцы.

– Я же говорил, – сказал Ложкин.

– Такие к нам еще не прилетали, – сказал Удалов, поднимаясь и сдвигая назад газетную треуголку.

(Кир Булычев, «Пришельцы в Гусляре»)

Старательно вырисовано. Пожалуй, даже слишком старательно, чувствуется в этом некий перебор. Картина статичная. Видно, что автор хочет впечатлить читателя. Но стойкое дежавю не покидает — мы уже где-то видели что-то подобное, постапокалиптическое. Примерно в середине стихотворения обнаруживается вдруг лирический герой, но динамики это не прибавляет.

Да, у автора своё видение, свои образы. Но мне лишь хочется буднично повторить вслед за Корнелием Удаловым: «Такие к нам ещё не прилетали». Извините, автор. Я не понял, для чего написан этот текст. Юлия, а Вы поняли?

Ю.М.:

Да, Евгений, поняла) Этот текст написан (как и предыдущий того же автора) ради разворачивания авторской стратегии. 

О.Е.: 

Это отлично, что у автора есть стратегия! А в чём конкретно она заключается? )

Ю.М.:

В утверждении своего взгляда на мир, вестимо. 

 это творчество разрушения,
 разложение крупных вещей, идей,
 и чудовищ эпохи. 

О том, как устроены эти стихи, я много раз говорила и даже как-то выдумала для такой метафоры определение: версометафора. Эта метафора, которая бьётся, мечется, бесконечно обращается и превращается, в себя ли, в своё ли отражение, в память ли о себе.

Смотрите, как цепляются слова ассоциациями друг за друга: птицы — клинья — хвосты — вышек … — кажется, что связь потеряна, но она ушла в прилагательное, которое связывает между собой «хвосты» и «вышек». 

Эти стихи устроены как гиперссылки: читаешь текст и будто ходишь по ссылкам из него, потом возвращаешься в текст, но весь твой путь зафиксировал этот компьютер. И вот, слил, наконец в сеть.

О.Е.:

Хм. Кем и для кого это написано? Любой «Half-life» или «Fallout» представят искомую картину без лишнего пузырения. Боюсь, что эти гиперссылки кончаются кодом 404.

Конкурсное произведение 88. «Пахлава»

Ю.М.:

А вот и кандидат на проверку на регистры!)

Здесь самоирония переходит в самосарказм, поэтому невольно ёжишься: «ну зачем так к себе-то?» И переход осуществляется через прекрасное включение (на Кубке поразительно много полиморфных текстов):

ехали по пьянке /на танкетке янки

гусеницы рвали\ галок целовали

бабок объезжали /а они визжали

пировали галки \ черные нахалки

гусениц вкушали /а они дышали

посреди газона \руша слой озона

к югу вскинув лапки|отлетали бабки

… после такого путешествия вниз, а это путешествие вниз, несмотря на глагол из высокого регистра «вкушали», который своей чужеродностью сообщает строфе разомкнутость и сам окрашивается обертонами фрагмента. Здесь возникает непроизвольный смешок, фрагмент смотрится лихим и разудалым и в этом смысле работает на текст.

А потом начинаются какие-то фантазии на виражах, откровенная придумка и поэтому этот фрагмент перестаёт работать и при втором прочтении смотрится как пиджак с чужого плеча.

О.Е.:

Неплохое стихотворение в целом. Да, снова (около)литературная рефлексия, но выполнено мягко-гладко, на кошачьих лапах словно. Нравится, что автор, чувствуя некоторую слащавость-приторность «пахлавы», вводит словесный пинг-понг, играя на понижение. 

С другой стороны, не является ли само название текста метафорой к его стилю? ) Название стихотворения как индульгенция ко всему, о чём в нём пойдёт речь?

У этой «Пахлавы» хорошее послевкусие: отступаешь на шаг-другой, забываешь о мелких деталях, — и живая картина перед глазами. Однако тот очевидный факт, что автор знает место своему тексту (иначе не выбрал бы онегинскую строфу, богемности бы поостерёгся), на «полную гибель всерьёз» не решается, — ставит его в ряд, а не выводит из ряда: «отметился в общем забеге, и хорошо».

Конкурсное произведение 89. «Смирнов»

О.Е.:

Достойный замысел не вызывает никаких сомнений. Текст (однако, тенденция («Сказка», «Звонок другу», но там ненавязчиво и оправданно)), в котором автор не то чтобы мягко ставит, но берёт читателя за грудки и задаёт вопрос: «Готов ты посочувствовать моему лирическому герою?» Это серьёзное испытание для читателя. Знаете, автор, это не очень честно — при почти полном отсутствии поэтических достоинств текста пытаться выехать только на эмоциях читателя. Приведу пример стихотворения, которое при аналогичной теме вполне успешно справляется с задачей за счёт художественных средств:

 Владимир Квашнин

 Поезд

 Глаза закрою – снова вижу поезд,
 Земную даль под облачным крылом,
 И паренька, заткнувшего за пояс
 Пустой рукав, напротив, за столом.
 Тельняшка, белозубая улыбка…
 – Никак, повоевать пришлось, сынок?
 – Пришлось, отец, хотя не очень шибко,
 Всего три дня, две пули – и в Моздок.
 Там госпиталь, отрезали, зашили,
 Да я-то что, а Лёху – на куски…
 Так, бать, представь, из наших и садили
 Подствольников по нам боевики!
 Потом узнали: прапор, зам. по тылу,
 Продал по тридцать долларов за ствол…
 …Он говорил, а я же через силу
 Глотал комок, сжигая взглядом пол,
 И слышался мне рокот вертолётный,
 Афган, Саланга, горный перевал…
 И шквал огня, и мой мотопехотный,
 Который ту колонну прикрывал…
 Костры «Уралов», трупы вдоль дороги,
 И Мишка, с кем вот только что курил,
 Прижав к груди оторванные ноги,
 Молил глазами, чтобы застрелил.
 И замполит ещё живой в машине,
 И медсестра Ирина из Ельца
 Ещё стоит...  не зная, что на мине…
 Мы умирали, веря до конца,
 Что лучшая страна стоит за нами,
 Не бросит нас ни мёртвых, ни калек.
 А оказалось, что нужны лишь маме…
 – Зовут-то как, сынок, тебя? – Олег…
 Он засыпал, рукой сжимая ножку
 Стола, как ствол. И вздрагивал во сне,
 И всё мостил под голову ладошку,
 Оторванную пулей на войне... 

Ю.М.:

Евгений, на моих эмоциях текст не выезжает, если честно. Когда текст едет только на эмоциях, — это манипуляция. Признаки манипуляции, сформулированные известным тренером Никитой Непряхиным:

Манипуляция – это вид скрытого, вопреки воле человека, психологического воздействия, имеющего миф, цель и сценарную линию поведения жертвы.

Воздействие происходит на эмоциональном уровне, само воздействие — труднодоказуемое, защит внешних от такого воздействия нет, только внутренние (личные) защиты, благодаря распознаванию. 

«Является ли текст манипуляцией?» — для меня нет (а именно в этом и суть — обращённость к конкретному человеку). И тогда возникает ещё один вопрос: «а не похоже ли определение на каркас любого стихотворения?» Соблазнительно согласиться, но не соглашусь — нет, не похоже, манипуляция прагматична, а какая такая прагматика у стихотворения? Коммуникативный акт? А вот «стихотворения, написанные на конкурс», т.н. «слезодавилки» — как раз часто носят признаки манипуляции.

В рассматриваемом стихотворении для меня таких признаков нет, я вижу его между прозой и эпосом, и если относиться к нему как к эпосу, то и вопросов никаких не возникает: почему так? 

Посмотрим на поэтические достоинства: многочисленные повторы и ослабления напряжения с помощью пояснений: «и только, а ещё», «но всегда для всех», — вот это уподробнивание, бесконечное уточнение и выхолащивание, служит созданию эффекта «припоминания», что вызывает доверие. Вот человек припоминает, рассказывает нам события прошлого, далёкого и недавнего, чтобы покаяться — перед нами? Перед ним? Перед собой? Здесь нет Бога, значит речь не о покаянии, мир бесприютен, в нём есть место описанию того, что делают генералы (вестимо, совершают неправильные действия).

О.Е.:

Юлия, на моих эмоциях текст тоже не выезжает: «где сядешь, там и слезешь» в этом случае. ) 

Подробности, уточнения и т.п. действительно способствуют достоверности. Тексту я верю, с этим вопросов нет. Но это же техника, характерная для прозы. Поэзии я здесь не вижу, к сожалению. Как прозаическая миниатюра — неплохо.

Ю.М.:

… вижу, всё же, признаки стиха — повторы, знание о з в у ч а н и и, а финал как будто не отсюда.

У Державина в «Разсуждение о лирической поэзии или об оде» вот, что читаем:

Разнообразие бывает троякое: одно в картинах и чувствах, другое в слоге и украшениях, третие в механизме стихов, словоударении или рифме. В первом поэт, имеющий вкус, старается выставить разныя картины, одну после другой противоположный, как то: ужасныя и приятныя, и проч. Во втором согласует слог свой с описанием предметов, или природы, понижая или возвышая оный, громкими или тихими выражениями. В третьем переменяет стопосложение, меры и падения созвучно действию описываемому, медленным или быстрым течением стиха. Все сие весьма поражает и удивляет слушателей. Но таковое разнообразие должно всегда усиливать единство, делать главный предмет привлекательнейшим, богатейшим, блистательнейшим тем самым, когда разные лучи его, как отражения солнечныя, видом или качеством своим подобные ему, от всех его окружающих картин, действий, звуков, побочных чувств и извитий обращаются на лицо единства, и в нем одном сливаясь, распространяют, украшают и усугубляют его великолепие. Но тут надобно великое искусство, чтоб все сии разнообразия постепенно сами по себе возвышались; картины становились блистательнее, чувства живее, звуки поразительнее, извития перепутанностию своею более любопытство возбуждали и наконец все бы они какою неожиданною нечаянностию, приводящею в восторг и удивление, с громом и блеском, или приятным чувством вдруг разрешались. Надобно однако, чтоб при всех тех разнообразиях не было ничего натянутаго, темнаго, замешаннаго, непостепеннаго, излишняго, или — как Пиндар говорит — такой несоразмерной нагрузки, которая отягощает воображение; но все бы было ясно, все дельно, все естественно и необходимо, так, чтобы, перешагнув реку, не говорить уже о переходе ручья. Впрочем, всякая другая неприличная разнообразность будет пестрый шутовской наряд, смех в благоразумном читателе произвести могущий. Образцы разнообразия относительно картин можно видеть в одах Пиндара и Горация. Ломоносов им наполнен. Прочие наши поэты, а особливо Петров, показывают его довольно. Касательно же других разнообразий, как то: возвышения и понижения слога, перемены звуков от стопосложения, то не знающему чужеземных языков, а особливо греческаго и латинскаго, ни изъяснить, ни понять того не можно; но чтоб читающие только по-русски могли иметь о них некоторое понятие, смею предложить в моих сочинениях оды: К любителю художеств, На взятие Варшавы, Персея и Андромеду. Наконец разнообразие бывает и в плане. Иные при самом начале объявляют цель свою, другие скрывают ту до конца, третьи так утаевают, что и угадать трудно. Пример перваго: у Ломоносова в оде 19, На новый 1764 год; втораго: у меня в оде Павлин; третьяго: у Горация во II книге, в оде IV, К Каллиопе, которой перевод здесь следует и о коей поныне толкователи не согласны, с каким намерением она написана.

И можно сказать: «Смирнов не лира! Не ода!» Но он и не эпос, друзья, хотя напоминает о новом эпосе, хоть бы и Фёдоре Сваровском, но … всё же, всё же, возвышающийся в финале повествователь, его печаль, его обращение как раз и возвращают и к лире, и к оде, и к Державину.

О.Е.:

Неожиданная мысль мелькнула: в будущем, наверное, все споры-дискуссии сами собой закончатся, когда любому аргументу будет противопоставлен другой аргумент просто в силу того, что человечество накопило достаточный багаж и pro, и contra. Это я с улыбкой. Сваровский — это отдельный совершенно разговор. И интересный очень. Если же о поэзии в тексте «Смирнов», — то, как говорят в химическом анализе, — 

с л е д ы (traces). Следы…

Конкурсное произведение 90. «Однажды»

Ю.М.:

Вот не читаю комментарии и хорошо делаю: как пойдёшь буквы под стихами читать, так расстроишься. 

Ритмический рисунок стихотворения сообщает ему бренность, будничность, как бы снижая высоту образного ряда и тогда высота эта не фальшивит. Если бы стихотворение было написано совсем квадратно-гнездовым способом, то воспринималось бы как однозначно плохое, а тут и не разобраться сразу: как оно?

Ближайший ритмический родственник, который пришёл на ум: стихотворение Новеллы Матвеевой «Любви моей ты боялся зря», правда в нём больше нерегулярности, больше переливов и оттого больше чувства. И даже на одну строфу оно длиннее, но то стихотворение было написано тогда, а это — сейчас. 

 Девушка из харчевни

 Любви моей ты боялся зря — 
 Не так я страшно люблю. 
 Мне было довольно видеть тебя, 
 Встречать улыбку твою. 

 И если ты уходил к другой 
 Иль просто был неизвестно где, 
 Мне было довольно того, что твой 
 Плащ висел на гвозде. 

 Когда же, наш мимолетный гость, 
 Ты умчался, новой судьбы ища, 
 Мне было довольно того, что гвоздь 
 Остался после плаща. 

 Теченье дней, шелестенье лет, 
 Туман, ветер и дождь. 
 А в доме событье — страшнее нет: 
 Из стенки вынули гвоздь. 

 Туман, и ветер, и шум дождя, 
 Теченье дней, шелестенье лет, 
 Мне было довольно, что от гвоздя 
 Остался маленький след. 

 Когда же и след от гвоздя исчез 
 Под кистью старого маляра, 
 Мне было довольно того, что след 
 Гвоздя был виден вчера. 

 Любви моей ты боялся зря. 
 Не так я страшно люблю. 
 Мне было довольно видеть тебя, 
 Встречать улыбку твою. 

 И в тёплом ветре ловить опять 
 То скрипок плач, то литавров медь… 
 А что я с этого буду иметь, 
 Того тебе не понять.

 Новелла Матвеева "Девушка из харчевни" 

… на что же оно намекает? На бренность бытия? 

… упрямо не могу отделаться от мысли, что стихотворение это о том, как некто пишет книгу стихов, а потом «однажды твой сад принесёт плоды / кому-нибудь принесёт». Ну, или это может быть почти любой другой альтруистичный труд.

О.Е.:

Это большая удача, автор. Это — настоящее. 

Кажущийся лёгким ритм (который на самом деле не лёгкий-легковесный, а простой), но глубокий экзистенциальный смысл. А мне представляется, что стихотворение не намекает, а прямо говорит на языке чистой поэзии. 

Как раз тот случай высокого уровня обобщения, когда конкретизация может всё испортить. Неразборная конструкция. )

Автор, считайте, что Ваш сад уже принёс плоды. Уже принёс. 

А Ваше стихотворение — одно из лучших стихотворений конкурса.

Восхищён.

Браво. 

Конкурсное произведение 92. «Большое искусство»

О.Е.:

Показать смерть в виде собутыльницы — этого мало: получился антиалкогольный плакат.

Ю.М.:

А я прям восхитилась непридуманностью и честностью, этим акынством: «что вижу, то пою». И иронией, конечно, явленной нам, и самоиронией.

Моментально вспоминается:

 * * *
 Кто-то выбросил рогожу.
 Кто-то выплеснул помои.
 На заборе чья-то рожа,
 надпись мелом: «Это Зоя».

 Двое спорят у сарая,
 а один уж лезет в драку.
 Выходной. Начало мая.
 Скучно жителям барака.

 Игорь Холин 

Или вот, какая история (к примеру):

***

 Я бросил пить, курить пытаюсь бросить
 Кофий не пью, да и не ем почти
 Я воспитаю из себя для пользы
 Советский и неприхотливый тип

 Который будет жить здесь чем — незнамо
 Всех злонамеренных сводя с ума
 Которому Спартак что, что Динамо
 Которому что воля, что тюрьма
 
Дмитрий Пригов 

Не хватает нашему конкурсному герою одного: контекста, который нужно либо дописывать, либо как-то проявлять.

Пустовастенько пока, но не без своеобразного шарма.

Конкурсное произведение 93. «Маляр»

Ю.М.:

Какая зрелая ирония по отношению к себе, своей «участи» и прочему. 

И снова здесь можно вести речь о регистрах: выспренный бокал плюс огрублённое бухла дают эффект столкновения слов, которые никогда раньше не могли стоять вместе. Колебание стиха по амплитуде «от высокого к низкому и к высокому» находится в противостоянии течению фабулы, которая сообщает в общем-то незатейливое описание ремонтных работ. 

… не отпускает ощущение, что таким образом повествователь рассказывает о своём способе существования в литературе. Так узнаваем этот маляр, если честно, а на месте «заказчика» легко представить себе «институцию». И если чего и не хватает этому стихотворению, то освобождения от пут, выхода за пределы сюжета.

О.Е.:

Что извлекаем мы из этого па-де-труа Маляра, Заказчика и Помощника маляра? (жлобьё безмолвствует). Целый букет аллюзий-ассоциаций. Подходите, читатели, никто не уйдёт обиженный. С техникой всё в порядке, написано на хорошем уровне. Пародийно-опасное стихотворение, но кто вздумает иронизировать над тем, кто уже манифестировал самоиронию?

«Но он — окно, в котором прекрасен мир.

И кто здесь, мир, и кто здесь окно…» (Б.Г.)

«Бокал бухла» возможен в действительности, то есть могут быть разные регистры самой жизни.

Интересно, как напряжённо авторы глубоких замыслов боятся открытого высказывания и серьёза. Неглубоких – те нет, как раз не боятся. )

Это, похоже, вдруг стало моветоном. Возможно, ошибаюсь, просто ощущение.

Как Вы думаете, Юлия, случится на этом Кубке стихотворение, ломающее тенденции, моду и стереотипы?

Ю.М.:

Смотря что вкладывать в глагол «случится», который больше про чудесное, чем про прагматичное. 

Вот Вы говорите, что «бокал бухла» возможен в действительности, — как это противоречит тому, что я сказала?

О.Е.:

Хорошо, тогда уточню: «увидим ли мы в списке стихотворений, представленных на Кубок». Сути вопроса это не меняет.

Никак не противоречит. Только подчёркивает, что сосуществование в одном тексте разных регистров — это результат, отражение реально существующего. И это замечательно.

Ю.М.:

Если говорить о тексте-событии, то много мелких и крупных событий производят стихи. Если вспомнить художников и поэтов начала прошлого века, то многие декларировали переустройство мира с помощью того или иного художественного метода. Если верить в то, что тексты переустраивают мир, то вряд ли мы поймём, что «о да, это именно тот текст». 

Если глагол «случается» относится к стихотворению Вознесенского «стихи не пишутся, случаются / как чувства или же закат», — то … ну для каждого автора, наверное, стихи — случайное событие, а вот с читательской точки зрения — не так. 

… Чтобы объяснить это различие, давайте сделаем заход через Лакана. Для лаканиста сразу же становится очевидным, что двойственность Ливингстона в отношении обобщённого и парадоксально-критического идеально соответствует двойственности мужской и женской сторон «формул сексуации». Обобщающая позиция Бадью явно «маскулинна»: мы имеем универсальный порядок бытия (онтологическая структура которого подробно описана в трудах Бадью) и исключённость истинных событий, которые могут происходить случайно. Порядок бытия непротиворечив и непрерывен, подчиняется строгим онтологическим правилам, не допускает никаких самореферентных парадоксов; это вселенная без заранее установленного единства, вселенная, состоящая из множества множественностей, многих миров и многих языков. Бадью преподносит здесь великий урок, направленный против традиционной мудрости, согласно которой жизнь — это круговое движение и в конечном счёте всё возвращается в прах: этот замкнутый круг реальности, её порождение и разложение — это ещё не всё; время от времени случаются чудеса, круговое движение жизни приостанавливается вторжением чего-то, что традиционная метафизика и теология называют вечностью, моментом стазиса в двойном смысле этого слова (фиксации, замораживания движения жизни и одновременно возмущения, беспокойства, возникновения чего-то, что сопротивляется регулярному потоку вещей). Подумайте, что значит влюбиться: это радикальное потрясение моей обычной жизни, и моя жизнь застывает из-за фиксации на моей обычной жизни, и моя жизнь застывает из-за фиксации на любимом… В отличие от этой логики универсального порядка бытия и его событийного исключения, парадоксально-критический подход фокусируется на имманентных противоречиях и потрясениях самого порядка бытия. В бытии нет исключения — не потому, что порядок бытия и есть всё, что есть, а потому, что, выражаясь спекулятивно, парадоксально-критический анализ показывает, что этот порядок уже сам по себе является исключением из самого себя, поддерживаемым постоянными нарушениями его собственных правил. Хотя Бадью точно описывает, как пустоты и зазоры (между присутствием и представлением) в порядке бытия делают Событие возможным, он тем не менее определяет Событие как чудесное вторжение, нарушающее непрерывность бытия, как нечто, не являющееся частью бытия.

Славой Жижек «Гегель в подключённом мозге»

Чтобы не формулировать дальше, приведу слова Жижека из книги «Гегель в подключённом мозге», той части, где он рассуждает о непротиворечивой тотальности, Ливингстоне и разрыве Кантора-Геделя, а по факту — обсуждает линию демаркации, проведённую Ливингстоном между обобщающим (где Ливингстон помещает Бадью) и парадоксально-критическим (Ливингстон отправляют в эту категорию Витгенштейна, Хайдеггера, Леви-Стросса, Фуко, Делёза, Деррида, Агамбена и Лакана). Очевидно, что Жижек ставит под сомнение разсуждение Ливингстона по причине отношения к лакановской мысли. Так вот:

Можно было бы сказать, что «дух дышит, где хощет», и так отмахнуться от вопроса, но поведу речь иначе, даже не от своей мотивации (если такой текст невозможен, зачем я занята тем, чем занята здесь?), а от того, что появление такого текста изначально возможно, как возможно всё, что угодно. 

Конкурсное произведение 94. «Череповец»

О.Е.:

Очередной текст, который пробует читателя на излом. Автору спасибо за то, что возвращает он читателя к истокам, к простому-простому. При этом, в отличие от «Смирнова», обходится без эксплуатации эмоций. А раз текст простой, декларативный, то позволю-ка я себе тоже простой рассказ невыдуманный. Пусть отзыв будет таким, как стих.

Был я в Череповце три года назад по работе, на одном производственном объекте. Довелось общаться с одним крепким технарём, возраст около 45, профи, уровень —  начальник участка или замначцеха примерно. На таких страна держится. Коснулся я как-то темы экологии (одна коксохимия в городе чего стоит!), спрашиваю, «Как вы здесь живёте?» А он посмотрел на меня как на маленького, помялся и говорит: «Ну как тебе сказать… Помнишь, как в том анекдоте: «Есть такое понятие, сынок: «Родина»».

И вот после этого у меня никаких вопросов не осталось. Совсем. Мне даже стыдно стало за свой вопрос.

Автору этого стихотворения я благодарен за замысел замечательный. Спасибо.

Ю.М.:

Радостно вот от чего: традиция неподцензурной поэзии продолжается. Как я там выше цитировала об оде и лирической поэзии? Так вот, здесь нет «несоразмерной нагрузки», стихотворение очень просто, доходчиво, наполнено чувством непридуманной любви.

Это настолько антипоэтичное высказывание, в том смысле, что лишено поэтизмов, даже намёка на них, что становится поэтичным. 

Поразмышляем, зачем такая поэзия возвращается к нам: лианозовцы противопоставляли «высокой поэзии», представления о которой и разрешали стихи в печать в советское время, свои стихи, считая, что та обслуживает идеологию. Они освобождали стихи из услужения, создавали пространство независимого звучания. Что сейчас? Как сейчас бы написали стих-посвящение любимому городу? Хуже, чем в советское время, конечно, поскольку школа гладкого написания, выглядящая как комбинат, почти утрачена. Это была бы выспренная ода, написанная на языке, подражающем языку рубежа 18-19 веков. Мы же слышали как это может быть исполнено и не раз на школьных линейках, в университетском корпусе, на дне города, читали на стихи.ру. Этому и «противостоит» стихотворение 94 и не только оно, усилением внимания к культуре, усилением разговоров о правильном и неправильном можно объяснить обилие таких постлианозовских и постприговских стихотворений на портале в этом сезоне.

Вместо заключения:

О.Е.:

Очень интересно сошлись в этой двадцатке, с одной стороны, стихи, представляющие «поэзию открытого забрала», а с другой — неоднозначные, «закрытые», допускающие множество толкований.

 В этот раз отмечу только одно стихотворение:

90. «Однажды» (за удивительный светлый сад).