О конкурсных произведениях с 61 по 80 говорят обозреватели Кубка Мира по русской поэзии Евгений Овсянников и Юлия Малыгина.
О.Е.:
Юлия, во втором диалоге я обратил внимание на широкое использование фантастических, сказочных, мифологических элементов в стихотворениях. Интересно, что это — авторская «попытка к бегству», эскапизм или приглашение читателя к прогулке по иным вселенным?
В одном из диалогов Вы коснулись мифа. В какой мере, на Ваш взгляд, миф представлен в поэтических произведениях сегодня? Имею в виду, конечно, не только и не столько использование древних мифологических сюжетов в поэтических текстах, сколько проявление мифологического сознания автора в стихах или апеллирование к мифологическому сознанию читателя.
Ю.М.:
Интересный вопрос, Евгений, зачем авторы обращаются к мифу. Вы спрашиваете о “мифологическом сознании”, термине, введённом в обращение Лосевым, автором “Диалектики мифа”.
Целая главка так и называется: “Миф не есть поэтическое произведение”, в ней говорится о сходствах и различиях, но … велик соблазн оттолкнуться от этой главки, а всё же хочется свободного и честного размышления.
Если говорить о том, что в текстах часто встречаются отсылки к мифам, то … ну что сказать, а почему бы и мифы не задействовать? А если речь о том, что “каждый уважающий себя художник обязан создать миф”, то отклика внутри не нахожу, но ставится вопрос об обращении к мифологическому сознанию читателя.
Не уверена, если честно, что это мифологическое сознание у человека есть, разве только как нечто оскольчатое или рудиментарное. Совершенно недавно видела на Постнауке статью психолога о мышлении, где говорится, что нет единого какого-то способа мышления у человека, что-де одни с клиповым мышлением, а другие — с логическим. Возможно, что когда произведение нацелено на мифологическое сознание, а точнее — на мифологическую часть сознания, это зачем-то, да нужно. Вопрос только — зачем? Обобщённо не готова, а вот на примере произведения готова поговорить, при случае.
О.Е.:
Ответить на первую часть вопроса — об использовании отсылок к мифам, о мифологемах в литературе, конечно, легче. Вспомним хотя бы идеи мифотворчества в русском символизме (Вяч. Иванов, в частности), некоторые тексты В. Хлебникова. Интересно другое. Тема мифа оказывается связана с диалогами текстов между собой, о которых мы уже говорили. Посмотрите: мифологизация проявляется в использовании античных и библейских сюжетов, параллелей и отсылок: «Кентавр» Дж. Апдайка, «Сто лет одиночества» Г. Маркеса. «Объяли меня воды до души моей» Кэндзабуро Оэ и многие другие произведения.
Конкурсное произведение 61. «Гусиная кожа»
Ю.М.:
В статье Ю.Б. Орлицкого, ссылка на которую скрыта в слове «раёшник», можно найти все приметы такого стиха. Поговорим же о том, как воспринимается текст 61.
Слышала не раз, не два и не три раёшники на слэмах и выступлениях современных эстрадников, они будто выкрикивают фразы и акцентируют их полностью, а не пословесно воспроизводят слово за словом, — и то, что стихотворение обращается к революционному настрою, как раз убеждает, что оно об этом знает.
Эклектика, смешение всего, насмешливое обращение к себе, ситуации, реврабочим, — выпуклые детали создают гротеск и примиряют с действительностью. Да, точно так же и будешь стоять и шептать: «подождите, подождите», — «гусиной кожей» обычно называют мурашки но в современном словоупотреблении «мурашки» — что-то приятное, а вот «гусиная кожа» — те же мурашки, только неприятные.
Столько обычно говорю о фельетонах и саркастических текстах, что стоит объясниться — это произведение как раз ироничное, оно улавливает приметы времени и при этом никого не осуждает, но так подгоняет детали, что вызывает смех, и но не чтобы «обсмеять», а чтобы «посмеяться». Как комичны «революционно настроенные рабочие»! Как точно охарактеризованы: то ли коллекторы, то ли банковские работники, — вот оно лицо новых экспроприаторов.
Идея того, что гребёнкой революции и экспроприации будет зачёсана «сочувствующая часть общества» вполне ясна, понятна и подтверждена исторически.
Вспомнилась вдруг история одной культурной деятельницы, о которой всплыло сочувственное воспоминание как-то в ленте facebook: семья её пострадала от репрессий, при этом у самой деятельницы великолепное образование, были гувернантки, няньки, огромная квартира, пианино, книги, фарфор, которые еле успели увезти и спрятать перед арестом отца. Выглядит всё так, будто некий сочувствующий революции аристократ всё же был репрессирован в 30-е (любые репрессии ужасны, это важно отметить), если не интересоваться историей семьи, которая говорит, что жил-был обычный грузинский рабочий, человек не без способностей, но частной собственностью необременённый. Откуда же богатства у революционного деятеля? Все эти книги, шкуры, фарфор, пианино, по-мещански точно зафиксированные культурной деятельницей в воспоминаниях? А оттуда, что все палачи, а иных и нет и всех надо как-то умудриться любить.
Возвращаясь к стихотворению: обращается оно к нашему времени, это никакая не стилизация и тем паче не реконструкция, но полноправная форма в современной поэзии.
О.Е.:
Симпатичное стихотворение, сделанное в пластилиновой технике («Пластилиновая ворона», «Падал прошлогодний снег»): небольшие сюжетные «откаты», как будто автор скатывает в ком только что созданных персонажей и тут же лепит новых:
«тут в дом заходят революционно настроенные рабочие
хотя не рабочие — их, наверное, и не бывает теперь
входят маленькие менеджеры службы безопасности сбербанка и т.п.»
И дальнейшие варианты: «или…», «или…», «или…». Благодаря этому создаётся ощущение, что лирический герой сидит буквально напротив тебя, ты понимаешь, что тебе рассказывают байку, которая сочиняется на твоих глазах: «а я такой…», «а они такие», как бы говорит ЛГ, и всё это хороший разговорный оживляж. Понимаешь, что неправда, но интересно, поэтому улыбаешься и слушаешь. Написано с юмором и нетривиально. Вот она, яркая иллюстрация истории, которая повторяется в виде фарса.
Спасибо, автор. Понравилось.
Ю.М.:
Какое точное слово — фарс. Ещё до него вспомнила стихотворение Кирилла Маркова «нанопоэма «17» (в соответственно 17 частях)», но ссылку на него заполучила позже, чем Вы вступили в диалог, Евгений. Примерно вот так и слышу обсуждаемое стихотворение.
Это и фарс, и гротеск, и понятно, что фарс и гротеск, и автор это понимает, и чтец /он же автор/ демонстрируют это понимание ситуации, и вот такое обнажение структуры (не приёма даже, а структуры) работает на вовлечение. Ты понимаешь, что ерунда, но какая притягательная ерунда и как приятно, что все понимают однозначно, что — ерунда, ёрничанье, намеренная глупость, гротескное юродство даже. И присоединяться к этому демонстрируемому пониманию очень приятно.
О.Е.:
Спасибо за ссылку, Юлия! ) Очень хорошо. Театр, да и только. ) Нет, ну наш автор немножко поспокойнее будет. ) Текст «нанопоэмы» парадоксальными порханиями напомнил тексты, которыми поделилась Татьяна Владимировна Черниговская на семинаре по психолингвистике в Петербурге в 2003 г. Причём сходство увиделось ещё до прозвучавшей в финале «кукухи». Это же общее место, что новое появляется на границах, на стыке, как бы между тектоническими плитами пробивается.
Конкурсное произведение 65. «Осенью в городах»
О.Е.:
Не знаю, что хорошего сказать об этом стихотворении. Впрочем, один момент есть. Автору удалось передать чувство, что лирическому герою хорошо. Хоть кому-то хорошо.
Великовато название этого стихотворения для его содержания: название претендует на обобщение, а разве во всех (многих) городах так бывает осенью? Вот не получается не сравнивать этот текст с «Подождевым» из первого диалога. Как всё же по-разному бывает осенью в городах! 🙂 Извините, автор. Тут собралась группа товарищей, которые хорошо помнят мокнущую под дождём Кострому.
Спотыкаешься уже на «колдовских закатах». Далее словам в тексте просторно, ненужности встречаются: «толпы народа в метро и машины гудят» — слишком общее, невыразительное, прозаическое описание. Зачем? А ещё мёд-да-елей. Настроенческое, возможно, но для настроенческого не хватает какой-то бесшабашной лёгкости. Сусальный текст.
Ю.М.:
А мне он как раз и нравится своей сусальностью, этим светом, который все приняли приторность, но вкрадчивое здесь начинается во второй части стихотворения, и это вкрадчивое не приторное, а немного неприятное.
Текст распадается на две части: до слова «кайфучая» и после.
В первой части очень спокойная интонация, не взволнованная: давно думаю о том, что как хорошо б читать стихи не только бесприютные да несчастные или страстные, но такие, где светом пронизана каждая точка. Где абсолютно здоровый наблюдатель разглядывает мир и рассказывает его так, что штампы не звучат поэтизмами, где «колдовские закаты» не звучат как «течёт ручей, бежит ручей», исполняемое сильно наштукатуренной бабулей в золотом кокошнике.
Это же особое умение: переживать счастье.
И на «кайфучая» всё волшебство заканчивается, возвращаясь только к финалу.
Во второй части активно не нравится фрагмент про «И без разницы, кто нас всех вместе сейчас собрал: / Будда, Брахма, Мухаммед, Христос / или осень-язычница.», — это модное современное космополитичное, которое активно транслируется, всё же важно, если действительно важна культура (а она, вроде как, важна). Важна и мультикультурность: наблюдательница декларирует счастье, перечисляя национальности (зачем?), как бы акцентируя, что в мире таком можно быть счастливой. Но — кто утверждает обратное? Есть в таком акцентировании что-то от «у меня есть одна подруга русская, но нормальная, не как эти». «Ничего, что заутреня будит его с пяти», — пошла искать время начала утрени, и нашла на сайте с картой слов цитату про «вставать в пять утра к заутрене», а вот на сайтах православной тематики (журнал «Фома», к примеру) говорят, что сейчас в городах заутреню служат после вечерни. Видимо, речь о всенощном бдении, но не сильна в регулярности проведения и пошла проверять только из-за исчезновения доверия к тексту. Почему акцентируется то, что дворник Саид улыбается красавице, несмотря на то, что заутреня его будит? Видимо, это связанные понятия, в том числе и для дворника Саида важно, и важно для контекста стихотворения, что дворник не раздражён неудобствами (как не раздражена повествовательница, декларирующая счастье?) Похоже на аутотренинг «я счастлива, я свободна, я не раздражена, никто не раздражён, мы в месте (вместе?), где
… А над городом нимб из космического серебра
светит каждому и
увеличивается.
Холодок от такого по спине, как будто фильм «Реквием по мечте» посмотрела или фильм «Секрет», что-то есть в этом неправильное.
А ведь с первого раза не разобралась и даже собиралась только дифирамбы петь.
Ну, и в прошлом обзоре говорила о фигуре дворника, как о фигуре смотрителя за порядком, но кажется, скорее, что это просто дворник, а не тот, кто не раздражён заутреней.
И как-то мало тут от «Рашида», упомянутого в комментариях к тексту.
Всё же то, да не то, только похоже на «Рашида», только похоже на счастье.
О.Е.:
Перечитываю, пытаюсь поверить. Не получается. По совокупности недостоверностей — не получается. Помню «Рашида», там другой уровень.
Конкурсное произведение 66. «Приближение к памяти»
Ю.М.:
Интересно разобраться в стихотворении, понять его, ведь ровно до возникновения Париса, речь тревожит воспоминаниями о кавказских, даже горских традициях.
Соглашусь с Андреем Мартыновым, что это — песня гор, но не соглашусь с чужеродностью Париса и Ахилла, если отбросить представление о цельности и поразмышлять «зачем?», то можно получить интерпретацию. Или не получить.
Итак, если вспомнить, что платок — символ нравственности, то мужчины вылавливали платки, чтобы честь не унесло течением, чтобы нравственность не оказалась на дне. Получается, что текст обращается к проблеме морального выбора во время войны и после неё. Женщины бросались в воду, чтобы не быть обесчещенными, мужчины: « после наши руки вылавливали их платки из воды». Почему только руки? Потому что мужчины уже не прежние цельные мужчины, мир нарушен, от них только части тела: рёбра, сердце, руки, но это всё ещё «мы», способные рисовать на башнях и рассказывать звёздам. («нет, весь я не умру»(ц)
Дальнейшие строки только убеждают, что речь о памяти о войне, которую так трудно было остановить из-за кровников, и пришлось всем семьям договариваться. Мы ведь понимаем, о какой войне речь?
А затем происходит восхождение от памяти об этой войне, к памяти об осадах, «зерна риса» напоминают об опиумных войнах, о троянской войне говорят Парис и Ахиллес, — не к осадной ли войне восходит стихотворение? Что любая осада закончится победой осаждающих, и главное — не потерять платок? Вряд ли, это скорее вчитывание, чем прочтение, текст производит впечатление фрагмента и (может) стоит на принципиальной незавершённости — как знать?
О.Е.:
Пока это песнь гор, всё хорошо и ладно на уровне интонации. Но финал выбивает. Парис, Ахиллес? Откуда они здесь вдруг? Досадно: начало неплохое, но до финала автор, как будто, замысел не донёс, расплескал.
Конкурсное произведение 68. «Избегаешь жара и мороза…»
О.Е.:
Замечательное стихотворение. Стих ироничен по-иртеньевски, хорошо продуман, целен, закончен. Ничего лишнего. Чувствуется, знаете ли, рука мастера. В этой части: «Жизнь, читатель, – скорбные пустоты» текст перекликается вот с этим, из стихотворения Александра Кабанова:
«Вспыхнет над славянами и готами древняя сверхновая звезда, жизнь полна любовью и пустотами, и бесплатной смертью навсегда».
Спасибо, автор. Понравилось.
Ю.М.:
Приятное игровое стихотворение, не зря коллега упомянул Кабанова, оно действительно перекликается. Создаёт ощущение мудрого, но не мудрёного.
Первая и последняя строфа — исключительно хороши. А в других двух как будто провисы, но это нужные провисы, усыпляющие бдительность читателя.
Интонационной устремлённостью к парадоксальной простоте напоминает Николая Глазкова. Процитирую одно стихотворение, не столько в доказательство а сколько в защиту простого взгляда на устройство мира, позволяющего императивы, которые здесь звучат иронично (как раз благодаря провисам, благодаря тому, что указание не превращается в назидание, поскольку позиция повествователя не предполагает назидания):
Мужик Москва. Декабрь. Пятьдесят первый год. Двадцатый, а не двадцать первый век. я друг своих удач и враг невзгод И очень невезучий человек. А за окном обыкновенный снег. Его бы мог сравнить я с серебром. Зачем? Я простодушный человек, Который платит за добро добром. Который понимает, что зимой Снег популярен - потому воспет. А я предпочитаю летний зной И вешних яблонь белоснежный цвет. Мне счастье улыбалось иногда, Однако редко; чаще не везло, Но я не обижался на года, А возлюбил поэта ремесло. Чтоб так же, как деревья и трава, Стихи поэта были хороши, Умело надо подбирать слова, А не кичиться сложностью души. Я к сложным отношеньям не привык. Одна особа, кончившая вуз, Сказала мне, что я простой мужик. Да, это так, и этим я горжусь. Мужик велик. Как богатырь былин, Он идолищ поганых погромил, И покорил Сибирь, и взял Берлин, И написал роман "Война и мир"! Правдиво отразить двадцатый век Сумел в своих стихах поэт Глазков, А что он сделал, сложный человек? Бюро, бюро придумал пропусков! Николай Глазков
Конкурсное произведение 69. «Селёдка и Василий»
Ю.М.:
Не могу сказать, что стихотворение однозначно нравится, а вот поэтика нравится очень — это что-то постприговское, что-то парадоксальное, простое, смешное и нелепое.
Восходит только смешное и нелепое к замене «Прекрасной Дамы» на селёдку. Уж что только ни творили с дамой, с вечером этим, что кажется, что ситуация культурная не та. А вот послушаешь — да, вроде, почему не та?
Было бы любопытно узнать, что мы обманулись в прекрасной даме и это просто селёдка, потому что … даже не знаю, как можно было бы удлинить на строфу и перевернуть тем самым текст с ног на голову.
О.Е.:
Симпатичен сам подход. Начинаешь читать с интересом, но далее текст не оправдывает ожиданий. Вот, вот, вот — и? А ничего. Шубы к этой селёдке не хватило.
Конкурсное произведение 71. «Человек дождя»
О.Е.:
А ведь мы не одиноки в своих размышлениях об интертекстуальности, Юлия! ) Вот и автор этого текста пишет:
«сюда иногда прилетают подслеповатые ангелы пухлые карлсоны мэри попинсы некрасивые тетки на мётлах и заправляются магией»
Вот она, метафора интертекстуальности.
Выполнено изящно. Но не могу отделаться вот от какого впечатления. Вся картина в целом и отдельные образы убедительны внутри самого текста, то есть стихотворение самодостаточно как некое фантазийное полотно. Вопросы есть к идее, лежащей в основе текста.
Так ли всё плохо? Поэзия точно будет погибать в одиночку? А как же взаимопереплетение искусств?
Кроме того, если уж сравнивать поэзию с «поездом, созданным в единственном экземпляре», то мне ближе сравнение её со Snowpiercer, в русском переводе — «Сквозь снег», из одноимённого сериала. Образ чёрных карликов в балахонах – лангольеров почему-то отторгается: разве это не одна из функций культуры — быть наследием и опытом над-существования? Переводя сомнение в образный ряд стихотворения: «подслеповатые ангелы», иногда подлетающие к заброшенным бензоколонкам-стихам классика, вряд ли доступны чёрным карликам в балахонах.
Но это право автора — видеть всё таким образом, то есть эти сомнения вторичны по отношению к высокому художественному уровню текста.
Ю.М.:
Не люблю однозначные стихи и прагматичные, если честно. Ну, как не люблю — люблю в ситуации применения, но поэзии в них не ищу. Это как эпиграмма, поди, во времена упомянутого Пушкина, как обязательная часть программы, некоторый жест по отношению к конкурсу.
Ок.
Конкурсное произведение 77. «От зёрнышка»
Ю.М.:
С таким способом говорения мы расходимся как в море корабли)
С самого начала — как будто текст девичий, потом переход в магическое пространство, потом хорошая как раз строка «где хрустальна нежность, и музыка», — нужно замедлиться, чтобы эту музыку прочесть и услышать и как раз на слове «му — зы — ка», как бы растягивая слова. Потом возникает «мокрый нос», это у музыки-то? От музыки расплакаться и тыкаться в ладони божьи? Нет, простите, не могу никак принять. Может, коллега переубедит, всякое на свете есть.
Прямо и сентиментальный, и с залётом в облака, и … поэт, конечно, может утвердить новый вкус, но чего-то для этого нужно ещё. «Это мы — от зёрнышка до закуски», — интересная строка, вот бы без этих певчих птиц Ра ещё и прочего.
О.Е.:
Для меня это стихотворение — текст, иллюстрирующий, насколько важно удержаться в атмосфере, заданной с начала. Выбор лексики играет в этом далеко не последнюю роль. Какая «закуска», автор? Закуска у соседа снизу (или сверху?). В общем, у Василия с селёдкой.
Конкурсное произведение 80. «Вам не понравится»
О.Е.:
Неоднозначное стихотворение. С одной стороны, есть находки. Атмосферу автор сгущает, «До полночи секунда на часах» — это ведь про Часы Судного дня? Проводники-полупроводники…Очень сумеречный текст. Автор старается писать «не касаясь земли», а это всегда чревато тем, что результат несколько получается sophisticated, чревато потерей коммуникации. С поправкой на атмосферу (здесь чуть мрачнее) похоже на прозу Алексея Лукьянова.
В целом — неплохо.
Ю.М.:
Я так понимаю, «Вам не понравится» относится к тому, о чём говорит текст, т.е. к описываемым событиям, т.е. ждёт нас вот что и оно вам не понравится. Одна из картин жизни во время апокалипсиса? Или про то, что сейчас живём во время апокалипсиса? Поди, знай.
Но как-то не очень работают все эти проводники и полупроводники, не сильно слова наводнены смыслом, но и не обессмыслены. Не торжество семантики, не торжество звука — видимо, всё это или образно, или символично, или аллегорично. И скорее — последнее. И аллегории всё больше любят использовать, поскольку к этому вынуждают внешние условия цифрового рабства, поглядим, как будут выглядеть вершины таких поэтик.
Вместо заключения:
Ю.М.:
В самом начале говорили о мифах и мифологическом сознании, в той или иной мере, встретили отсылки или перемигивания не раз. Особенно часто — в невключённых в обзор текстах. И вспомнилось потешная рекомендация, которую иногда дают авторам, рекомендуя stihi.lv: «ты только с библейскими подтекстами или про мифы напиши».
Распространённое мнение, что дело не в том, о чём писать или про что, а дело в том, как писать. Но вряд ли, на самом деле важно всё. И материал, который участвует в формировании формы, тому лишнее подтверждение. Важен вкус/стиль, как способ отбора: вот это отбираю, это выкидываю, вот здесь скольжу между пластами, вот здесь иду на ручки традиции, а здесь нарушаю все мыслимые и немыслимые правила. И разве это — не как писать?
О.Е.:
Всё возможно, Юлия. Может быть, «как» включает в себя «что», а может быть и наоборот. Из рассмотренных стихов только №69 («Селёдка и Василий») стойко выдерживает все искушения мифологическим и фантастическим началом.
Мои фавориты в четвёртой двадцатке:
61. «Гусиная кожа» (за пластилиновый стиль и коммуникацию с читателем).
68. «Избегаешь жара и мороза…» (за нескорбность и непустоту).
Читаем дальше. )
Евгений, Юлия, спасибо большое!
За Кабанова и Глазкова — отдельное!
«Я спросил: какие в Чили…» в нашем сердце навсегда)
Отличные обзоры, лично я чту!)