Первый диалог

О конкурсных произведениях с 1 по 20 говорят обозреватели Кубка Мира по русской поэзии Юлия Малыгина и Евгений Овсянников.

Ю.М.:

Продолжу свою мысль об автороцентричном мире и разрешительной критике: вот есть автор, он написал какой-то текст и приносит его на конкурс, и если на конкурсе стихотворение отмечают, то — вроде как, получилось. Есть некоторый билетик, который у самого себя можно обменять на следующее стихотворение (мы помним, сколько было «ну тогда я не буду писать», одна дева ходила несколько лет за Вадимом Германом, обозревателем прошлых конкурсов, и сообщала ему, что не пишет стихов больше), — если не поняли, т.е. не оценили, не выдали билета, то вроде как и писать незачем. Но что если никакой разрешительной или запретительной критики больше не существует? 

Она невозможна в силу того, что пространство не то, что раздроблено, а существует множество пространств и точек зрения, множество культур и традиций, которые приходят на нейтральное пространство, чтобы сойтись в эстетическом диалоге. Эдакий аналог платоновского «Пира», — здесь на одном пространстве сходятся разные стихотворения, чтобы вступить в диалог. Кубок — портал — это такое нейтральное место для подобного разговора, если отвлечься от выбора жюри и обсуждать не его, но взаимодействие стихотворений между собой и с различными пространствами, — получится речь о Вселенной.

Но зачем авторам этот билетик? Неужели автор не может выдать билетик себе самостоятельно? Конечно же может, да и сам выдаёт себе разрешение, идя на зов текста, откликаясь на потребность перевода в поэтический язык и/или создавая параллельное пространство, куда можно уйти от давления внутренней среды: давит талант, давит дар, давит необходимость социальных взаимодействий, — но …

… можно ведь вспомнить, что в современном мире никто ни на кого не давит, ты никому не нужен, эй, оглянись, одиночество повсюду, разлито ярким (ядовитым) киселём, дрожит и тянется, идёт пузырями первого бульона. Не оно ли говорит: «обрати их внимание на себя, выхвати этим светом себя из сумрака, из этой невозможности жизни, из её полноты», — вытащи себя на свет божий хотя бы тем, что твоё имя будет окликнуто другим. Но твоё стихотворение — не твоё имя, оно само по себе, как живая вещь, которая норовит ускользнуть и спрятаться, оно как корень мандрагоры и самое трудное — поверить в его существование. 

Что же. Мы обратим своё внимание. На тексты. 

… потому что самое простое, что можно сделать: обратить внимание на тексты, которые явлены в своей первозданности, не осенённые авторским именем, они только намекают на то, что писали их разные люди, обращающиеся к разным традициям, думающие о разном, добивающиеся разного. И мы никогда не можем знать наверняка: чего именно.

чего ищещь ты?

Никогда не получить ответа, эта мягкая поступь прекрасного, этот гулких отзвук ужасного, эти звонкие точки тебя. И разорванный билетик.

Е.О.:

Юлия, да, есть либо авторитетный источник (конкурс, в частности), либо внутренний цензор-кондуктор, выдающий билетики, который сидит во многих авторах. Иные авторы, в которых он отсутствует, мне кажется, и не нуждаются в выдаче билета самому себе. Безбилетники на заблудившемся трамвае, «поэтические зайцы»? Тогда где тот Мазай, который спасёт их от флуда? Разрешительной и запретительной критики прямого действия, может быть, и не существует. Но ведь есть огромный корпус текстов мировой литературы. Не может ли он выполнять функции «критика» и ориентира для автора, оценивающего вес своего произведения? 

Настоящий творческий порыв — форс-мажор, сомнения и формальности забываются, исчезают. 

 «Ты, как силой прилива, из мертвых глубин
 извлекающий рыбу,
 речью пойман своей, помещен в карантин,
 совместивший паренье и дыбу». 

 (Иван Жданов) 

Схлынувшая волна может оставить автора в замешательстве, со странным чувством непричастности к только что написанному. Вот это знакомое многим людям творческих профессий ощущение пред-существования, априорности объекта творчества и позволяет ставить под сомнение автороцентричный подход.

---

Конкурсное произведение 1. «Где-то давным-давно»

Е.О.:

Подобные тексты я бы назвал стихомультфильмами. Они не решают поэтических сверхзадач, но бывают занятны и легки, если хорошо сделаны.

В текст вкрадывается некоторая избыточность: раз царство тридевятое, упоминание о вымышленности миров уже лишнее.

Деепричастный вводный оборот в седьмой строке утяжеляет синтаксическую конструкцию. Не лучше ли было бы поставить точку после «выпасал» и заменить «Что» на «Те»?

А ещё, если разворачивать аналогию с мультиками, то «cartoons» должны быть «animated». Ну, если не динамичности, то смысловой законченности читатель точно ждёт и, скорее всего, останется в недоумении: «И что?»

 Заметна аллюзия к Эдварду Лиру:
 There was an Old Man with a beard,
 Who said, "It is just as I feared!—
 Two Owls and a Hen, four Larks and a Wren,
 Have all built their nests in my beard. 

 При всех шероховатостях очередная инкарнация неубиваемого Шишела Мышела показалась симпатичной.

Ю.М.:

Симпатичная, может, оно-то — симпатичная, только — зачем?

В какой-то момент вдруг приходит этот проклятый вопрос, будь автор ты, читатель, критик, издатель, etc. И вот ставлю этот вопрос: «зачем?», — не «зачем принесли» или «зачем написали», но — зачем могу это прочесть 7-8-9-10 раз? Зачем он может прочесть это 7-8-9-10 раз? 

Что-то нет ответа, если честно. 

(и это безоценочное суждение, если что)

Если возвращаться к утверждению об автороцентричном мире: ну, не знаю, какой автор написал и сказала бы, что это — коллективный автор. Такие стихотворения встречала не раз и не два и не три на всевозможных конкурсах и даже (бывало) и среди победителей. Но — какой в них новый вкус? Разве что новый вкус сетевого пространства, который уже сам породил некоторый жанр (20 лет — немалый срок), ведь есть же у нас городской шансон или солдатский фольклор, — за 20 лет появились новые формулы, которые породило сетевое пространство, где стихи — способ социализации и не более того, а то, насколько «ты умеешь писать», — способ расположения в этом пространстве относительно других людей. 

И вот одна из таких формул: ироничное приключение некоторого персонажа, которое в меру зарифмовано, даже с некоторым шиком написано и очень здорово смотрится на фоне тех стихов, что даже про шишела-мышела не знают. 

Если же избрать тексту другой контекст, он померкнет и сдуется.

Лучшее место:

 Вышел однажды он бесприцельно в лето
 И до сих пор не смог никуда войти.
 Сел Филимон на взгорок, прищурясь слепо,
 Так и сидит поныне, считает птиц.
 Жил Филимон да был, да вчера весь вышел,
 То ли за край, а то ли совсем на нет. 

Остальное очень уж монотонно и слишком фантазийно.

---

Конкурсное произведение 2. «Луна в саду свечой горела»

Ю.М.:

В этом тексте сильно заметна первая строфа, её устройство поразительно!

Начинается всё с совершенно романтического проборматывания, которое видали миллион раз, но то, что луна (светящийся объект) горит (!) свечой (светящийся объект), — поражает. Чувствуете, какое усиление происходит? Все слова в этом стихе (стих=строка), приобретают друг от друга некоторые тени значения, заставляют посмотреть ещё раз на смысл слов, взглянуть на вещи. Второй стих послабее, он пробалтывается, но это необходимая слабость — чтобы перейти к совершенно неожиданному, эпатирующему, написанному на грани наивности: 

 Нет ничего теплее тела
 холодной ночью октября. 

Чтобы эти два стиха прозвучали как выстрел, и были нужны предыдущих два стиха, это невероятное усиление, это ослабление с помощью сентиментальности.

Была готова согласиться, что писал мастер, что сейчас начнётся что-то невероятное, но последующие пять строф не убедили ни в чём. 

Как будто случайно начало получаться поэтическое произведение, а человек такой: «да ну нет, надо ж по правилам, а что там могло происходить?», — и вся прелесть первой строфы была утрачена. 

Е.О.:

Увы, луна, она же свеча, которая кружит вокруг дома, не впечатлила совершенно. Во-первых, лексика: стоит ли говорить, что этот дежурный романтический лир. набор изношен до невозможности? Во-вторых, никак луна (большое, холодное) в свечу (маленькое, горячее) не фокусируется. Строка про тело видится и вовсе пародийно-опасной («Когда не греют батареи…», например, и далее по тексту). «Лунный часовой», видимо, призван на роль композиционной связки. Не способствует реализации авторского замысла и отсутствие живых, пусть бы и приземлённых деталей (внезапно и некстати скрипнувший дуб не в счёт). Об этом, кстати, придётся говорить и в случае со следующим стихотворением.

Поверим двум последним строкам. Искренне.

---

Конкурсное произведение 5. «Час Х»

Е.О.:

Декларативный, серьезный, монотонный текст. Пример стихотворения, на котором можно поговорить о типичном. Что остаётся в сухом остатке, что запоминается?  Спорная, но афористически-яркая строка «писать стихи все равно что писать иконы». Остальное — очень затянутая подводка к финалу, пространное размышление-рассуждение. Словам здесь слишком просторно, вот и появляются семантические повторы («выбор у черты» и «распутье» — это почти одно и то же), трюизмы («у каждого времени собственные законы») и т.п. Отсутствие знаков препинания только усиливает этот эффект затянутости. Автор не виден за этим текстом.

Ю.М.:

Приглянулся ритмический рисунок — вон и коллега говорит о монотонности: слышите, тух-тух — тух-тух — тух-тух — тух-тух, — словно поезд едет, удивительное ощущение.

Говорят, что все времена и народы можно породнить представлением о поэте как о маге, который может убить своим словом, а может исцелить, поэтому поэтики создавались в том числе и как наказание «что такое быть поэтом» (конечно, моментально всплывает в памяти Эйхенбаум, неточная цитата из него про «есть времена, когда важно, как писать, а есть, когда важно, что такое быть поэтом»). Если держать в голове всё это, а так же древнегреческое представление о «поэзис», то яркая строка приобретает дополнительные контуры:

 у каждого времени собственные законы
 весна в Петербурге ещё сведены мосты
 писать стихи всё равно что писать иконы
 осталось ответить готов ли к такому ты?  

Всё стихотворение рефлексирует «что такое быть поэтом сейчас», здесь и ритм синкопированный (но — паровозный), и знание, что искусство и поэзия не состоят в равенстве, и представление о поэзии как об истинном слове, и обращение к трансценденции, причём прямое, через пространство русской культуры, в которой иконопись стоит особняком, и многое другое. 

/ иконопись — не искусство, в ней нет искуса, нет прелести как прельщения /

Для меня — очень приятное стихотворение, ни мосты не помешали, ни «собственные законы времени», — всё пространство текста подсвечено этим обращением к культуре, такого рода обращением, что от мысли (поэтической мысли) загорается мысль. Негромкие стихи, неприметные, однако … да, можно не перешагивать, не переступать, оставаться в пространстве той исчезающей христианской культуры, чьё отражение иногда можно застать в слетевших с Исаакиевского каплях дождя, не достигающих земли, уходящих в небо.

---

Конкурсное произведение 7. «Подождевое»

Ю.М.:

Что приятно в этом тексте: он написан автором, т.е. человеком, у которого есть некоторые убеждения и представления. 

Вспоминаются здесь стихи Виталия Кальпиди, — вот это чувство некоторой неуместности словоупотребления, некоторой чересчурности, даже слащавости (иногда) или жёсткости, но это личная (вкусовая) память, потому что если и уральский текст, то с совершенно другой пропиской.

Стихотворение абсолютно и бесстрашно: «листва — рыжие прыщики», «небритый парк», — мир здесь живёт по своим шустрым законам, он цельный, представимый, зримый и даже понятны взаимоотношения между всеми жителями этого шустрого мира. 

Лучшие строки:

 Небритый парк сегодня не из тех,
 что балуются белками да птичками. 

Т.е. парк как лицо и как действователь, а его обитатели — те, кто нужен парку для развлечения, баловства. Чувствуете, как новые взаимоотношения заставляют иначе взглянуть на слова?

Очень интересно будет первого января увидеть «прописку» текста, потому что есть в нём и что-то уральское и нечто южнорусское, но такое вольное и свободное отношение к деталям ближе к волжскому тексту (есть ли он? кажется, что есть). Будет здорово, если правда этот текст из Костромы, к сожалению, ничего (пока) не знаю о костромском тексте.

Ну да, ну чересчур с этим колечком, но что, если за этим колечком чуть больше, чем просто неуместность? (но слух режет, это да)

Е.О.:

Едва ли не первое стихотворение в списке, в котором столь ярко проявлено авторское видение. Согласен, текст отличается небоязнью высказаться своеобычно. Автор передаёт не только зрительные, но и тактильные ощущения («набеги струй гвоздаты и остры»). Хороший звук: «…прыщиками рыжими. // Под крышами…», «…улочки напичканы» и т.д.

Единственный вопрос: непонятно, зачем автору потребовалась скрытая цитата из Рождественского (сравните в последнем катрене «Я по дождю шагаю, по дождю.// С рябого неба сыплются мгновения» и у Роберта Станиславовича: «Из крохотных мгновений соткан дождь. // Течёт с небес вода обыкновенная»)?

А в общем, картина мокнущей под дождем, больной Костромы получилась очень живая. Спасибо поэту.

---

Конкурсное произведение 8. «Осеннее дежавю»

Е.О.:

Это лёгкое стихотворение заставило улыбнуться. Вот как к нему относиться? «Белеет мой парус, такой одинокий//На фоне стальных кораблей». (Ю. Ким). Независимо от того, есть ли у этого текста турнирная перспектива, приятно, что такие детские стихи здесь представлены.

Ю.М.:

Стишок отобрала, чтобы рассказать занятную историю и проследить вместе с читателями, как некоторые сюжеты становятся бродячими.

Все мы знаем о кабачках, конечно, о том, как эти кабачки начинают искать себе кров и дом каждый год.

Но в этом году история приобрела дополнительную плоскость: популярный журналист Марина Ахмедова написала о кабачках ироничный пост, который разошёлся по интернетам (с авторством и без), а затем превратился в мемы и ироничные стихи, а ещё вот: «ознакомившись с моим постом, благотворительные организации записали свои эфиры с просьбами передавать им кабачки. И вот первые кабачки уже потекли в богадельни и Ангар Спасения для бездомных. Даже викторины проводят — «Угадайте, куда привезли первые кабачки». В общем, пиарят эти кабачки по-черному.» (М. Ахмедова) Она эту кабачковую тему превратила в настоящий сериал, поговорила и о жизни, и о благотворительности и даже о смерти автора (!) Это очень круто сделанная история, которая стала отдельным медиа-произведением, но вернусь к нашему тексту.

Так вот, когда какая-то тема ушла в мемы, то стихотворению очень трудно выдержать с ними конкуренцию, со всеми этими картинками, показами рыбов и пробуждающимися Наташами. Когда тема оборотилась по дороге и к ней отнеслись серьёзно благотворительные организации (но всё же в духе постиронии), то трудно втянуть её в стихи. Ныне модно такие темы называть «хайповые», и стихотворение — это не что-то, что должно оставаться в стороне от таких тем, но нужно было сдвинуть тему кабачков, мемов, отрефлексировать, а рефлексия не означает ухода в минор, много ладов в мире существует.

Вот, кстати, ко всем пропущенным в обзоре текстам можно применить «отсутствие рефлексии текста как материала и формы написавшим», но этот изо всех них выделился хайповым «кабачком».

---

Конкурсное произведение 9. «Уходи от меня…»

Ю.М.:

Не знаю даже, какую линейку взять: очень громкое стихотворение. Вполне представляю, как оно звучит со сцены: и с такой интонацией, и с эдакой; а всё одно слышу стёб. 

потому что идти — это то, чего ждали стропила

Видимо, это про то, как стропильная система (крыши) собралась в путь. Своеобычное «не дай мне бог сойти с ума», вестимо.

Занятный текст.

Е.О.:

А вот и хороший, качественный, современный юмор. Хюгге много не бывает, поэтому не согласен с теми, кто считает, что стихотворение затянуто. Интересно рассмотреть, как это сделано. Искусно организованная раздолбанность, управляемый семантический хаос, внезапные антитезы, почти случайно (местами) выбранная лексика композиционно скреплены анафорой. Абсурд — верный друг, товарищ и брат юмора, залихватски убеждает читателя этот текст. Финал как бы приглашает читателя поверить, что посерьёзневший вдруг ЛГ смахивает скупую слезу. Достоинство стихотворения — в неоднозначности. Читатель вводится в состояние когнитивного саспенса (коллега: «Не знаю, какую линейку взять»). Впрочем, у подобных построений есть ахиллесова пята. Освобождаясь от рамок с помощью перечисленных выше приёмов, поэт обрекает себя на неуникальность: подобных текстов по предложенной автором схеме может быть написано много. Правда, если автор в ответ улыбнётся и скажет: «Попробуйте», вряд ли мы сразу увидим очень длинную очередь желающих, а главное — могущих.

---

Конкурсное произведение 10. «Горемышль»

Е.О.:

Социальная лубок-сатира? Но мрачновато-насупленная, как на картинах Васи Ложкина. Так мог бы написать Бродский, живущий в мире романа «Пост» Глуховского лет через 300-500 после описываемых там событий. Понравились авторские неологизмы, да и атмосфера в целом автору удалась, на мой взгляд. Статичность картинки кажется недостатком ровно до тех пор, пока не вспоминаешь, что находишься внутри лубка. Так задумано. Из музыкальных ассоциаций: вспоминается композиция группы «Адо» «Я хотел бы умереть во сне». Правда, там есть лирический герой, сопричастный своему миру, а здесь «поэма без героя» и взгляд отстранённый.

Ю.М.:

Не очень люблю фельетоны, пусть бы и профессионально исполненные из-за их позиции. Вот это финальное 

Нет войны, а главное – все здоровы.

— слишком горька ирония для воспитанной на Достоевском. Каждый разговор с бабушкой заканчивается: «детка, лишь бы не голод и не война», — никак не слышу этого оттенка, слишком холоден повествователь, остроумно скручивающий характер к приметам, вроде: «Поспешат брюхатые за отребье». Информация не равна знанию ведь, мало подметить что-то, надобно б разобраться, дойти до сути.

К сожалению, для текста не стоит вопрос: «почему они такие», стоящий хоть для «Тарантаса» Соллогуба, хоть для сатиры Салтыкова-Щедрина, хоть для «Города Градова» Платонова. С этого вопроса и начинается понимание, а там, где начинается понимание, возникает отношение, возникает неоднозначность. 

Легко быть в мейнстриме барчуковского отношения к людям, сотни раз терявших всё и в финальный раз потерявших самое дорогое — корни. 

Проедься по провинции, пройдись по этим запустелым улочкам, тёплым от солнца и скучающим по труду, который грел сильнее солнца — какой уж тут «Горемышль»? 

---

Конкурсное произведение 17. «Мы не закрыли дверь»

Ю.М.:

В этом тексте привлекает и то, что написано легко, и что сложные вещи переведены на символический язык, и то, что некоторую степень понятливости легко обнаружить, читая. 

Символистское письмо (думаю, это всё же оно), — трудно поддаётся интерпретации, и это едва ли не главная претензия к символистам прошлого века (и даже не только нашим). Ещё оно трудно для восприятия, потому что эмблемы/символы, к которым обращается это письмо неочевидны, мы не перебрасываемся ими каждый день, они неоднозначны, однако интерпретировать ведь можно не только то, что знаешь однозначно.

Поэтому предлагаю себе отставить гадание на тропах и обратиться к самому тексту.

Во-первых — это путь — «снова идём искать» — как поиск — «Кости лесных зверей, // Темень бездонных нор, / Горький цветочный сок» — слышите, как разное «о», как оно перекатывается между «е-ы-е-е // е-е-е»? Одними гласными, изменениями артикуляции, изображается жутковатое место глазами бесстрашного повествователя. Очень нравится «и наступает лес», хотя эта строка находится в противоречии с «Только от леса есть / Тонкий, белесый шрам.», — потому что её можно прочесть как «и леса не осталось, только тонкий белёсый шрам на месте леса, ничего не различить в траве», и тогда возникает противоречие, которое просто противоречие, эмоций не вызывает, воспринимается как непрояснённость. А вот финальная строка … очень общая, очень «все умрут, а мы останемся».

Е.О.:

Текст, пожалуй, можно сравнить с наскальными рисунками: вот здесь линия стёрлась, а там лучник стреляет, но объект охоты остался, видимо, на отколовшемся куске скалы. А вот эта волнистая линия — змея или волны речные? Но стоишь, смотришь, зачарован, то ли восхищаешься, то ли убеждаешь себя, что надо восхищаться: рисунку-то тридцать тысяч лет.

Стихотворение кинематографично. Артхаус, построенный на недосказанностях. Как следствие, композиция выполнена «на живую нитку»: почти все катрены (кроме, пожалуй, последнего) можно произвольно менять местами, общий смысл и впечатление от текста особо не изменятся. Как заметил как-то БГ, «люди любят про непонятное».

Хороший финал.

---

Конкурсное произведение 18. «Орлёнок»

Е.О.:

Мне понравилось. Технично сделано: многозначность предлога «до», вот это развёртывание, сначала во времени, потом в пространстве (во времени – на «Орлёнке» летали (и правда ведь, летали!) до того (по возрасту), как ездили на велосипеде «Урал», мопедах «Карпаты» и «Рига»; в пространстве — до Урала, Карпат и Риги…). Звёздочка, цепь, колесо — тоже многозначность, внимательный читатель уже подготовлен к вдумчивому прочтению предыдущим четверостишием. Давайте, кстати, помнить и о таком факторе как объём текста.  Достоинства текста, авторские находки имеет смысл соотносить  с величиной стихотворения. Здесь всё изложено очень ёмко, а потому — убедительно.

Ну и чувство. Этим я поделиться, к сожалению, не могу: кто помнит, тот помнит. Но зато к некоторым текстам можно предложить ассоциативный «ключик», подходящую оптику. Мне кажется, это стихотворение хорошо рассматривать через призму произведений Владислава Крапивина. «Птица-старожил у входа в лимб» считывается именно в крапивинском стиле. Спасибо, автор. Меня Вы своим стихотворением порадовали.

Ю.М.:

Ностальгический текст, про который и сказать-то больше нечего — если только засвидетельствовать, что он про ностальгию по той стране, которой нет. Понимаю (ну, надеюсь) чувства коллеги, думаю, что поклонников такой ностальгии много и это здорово (хотя сама с ужасом жду своей ностальгии по нулевым).

У Георгия Иванова — герань, как символ той жизни, здесь — велосипед «Орлёнок», сделано просто, с минимумом личной открытой эмоции/позиции, очень традиционное стихотворение, как по мне — эта поэтика выработана на 100%, но жюри который год не соглашается) Так что, всё может быть (в смысле конкурсных перспектив).

---

Конкурсное произведение 20. «Надежда»

Ю.М.:

А вот это как раз тот лубок, который привлекает (есть в нём пара смущающих мест, но попозже про это). 

Никакой кудыкиной горы не боится текст и это выделяет его: уже во второй строфе настигает разрешительный смех, перед нами разворачивается ужасное, призванное примирить с  действительностью.

 В общем часть Надежды там похоронили.
 Часть жива. Ещё остались крылья. 

Вот здесь и понимаешь, о какой надежде идёт речь, поэтому лобовые строки вроде «Есть надежда у Надежды на завод.» или «Трудно Наде поднимать страну с колен.» режут слух, ведь текст и так удалой, и так залихватский, зачем же его опускать на эти патетические обобщения? Можно, наверное, признать, что текст вбирает то, что сейчас проговаривается, но эти детали не выглядят выигрышными. 

Для наращивания контекста, покажу любимую картинку «Похороны кота» … хотя … пока гуглила картинку, нашла хороший сайт про лубок, кликайте на эти слова для перехода по ссылке.

Е.О.:

Вопрос, который задаешь себе после прочтения: «Что это было?» Словно к драматическому, несколько расхлябанному, но внятному тексту пришили финал, полный чёрного юмора. Намеренный «слив» стихотворения? Нет? Если нет, то это заставляет перечитать весь текст и посмотреть на него уже другими глазами. Вот есть человек. Который страдает. Боль, кровь и слёзы. Рофлы как обезболивающее? Автор сам пошутил — сам посмеялся? Нет, здесь никакая ссылка на лубок не будет оправданием. Потому что это, по всему, речь о Великой Отечественной.

---

Вместо послесловия:

Е.О.:

В целом не впечатлила первая двадцатка. Дело даже не в том, что в ней присутствуют тексты, не соответствующие уровню КМ. Смущает желание некоторых авторов разместить текст «для прикола» или просто чтобы отметиться. То есть «безбилетники» (контекст термина см. в начале обзора) вполне себе на борту КМ, Юлия. Иначе бы мы с Вами не пропустили ни одного текста, комментировали бы всё подряд. И, судя по правилу для обзоров (произвольный выбор текстов), их присутствие было предполагаемо изначально.

Глобальные выводы делать рано, впереди много стихов.

 Из отобранных для обзора текстов в первой двадцатке мои фавориты:

7. «Подождевое» (за авторский стиль и настоящесть).

9. «Уходи от меня» (за и потому что за то что хюгге и сами знаете и уходите).

10. «Горемышль» (за зоркость и доступность для современников взгляда из далёкого будущего).

18. «Орлёнок» (за ёмкость поэтического высказывания).

Читаем дальше. 

Ю.М.:

Удивительно, всё-таки, как расходятся взгляды и интерпретации — научиться принимать право другого на другое — не этот ли урок преподаёт нам жизнь?

Не эти ли оскольчатые зеркала перемигиваются между собой, когда встречаешь откровенно плохой текст?

И всегда есть выбор: промолчать, боясь обидеть, сказать, потому что чувствуешь. Опыт речи прямо связан с опытом чувства, кто не видел эти круги, разлинованные под дартс, со вписанными в них названиями чувств? Очень часто в разговоре о стихах оперируют эмоциями: позитивные, негативные, ‐ивные.

У меня долго хранился украденный при разгроме резиновый апельсин, и одно время я чувствовал угрызения совести, но потом утешился мыслью, что не один я расхищал чужое добро, а делалось это сообща почти со всеми бывшими на месте происшествия товарищами. 

[Ал. П. Чехов. Таганрогская гимназия (1912-1913)]

Как бы хотелось похитить резиновый апельсин без разгрома, открыть его, срезать эту жёсткую резину остротой взгляда и увидеть живую вещь во всём своём великолепии.

Уже своим выбором текстов для обзора как бы похищаю этот апельсин, как бы срезаю эту шкурку, — а внутри не всегда жизнь, а иногда — ещё и косточки лимонные. Какой уж тут разгром, какой вишнёвый сад, где ты — прекрасное? 

а оно молчит

Молчание прекрасного — ну, вот и тема для размышления, может, и в следующем каком обзоре, хотя автороцентричность — бездонна, не вычерпать ковшом, не похитить Елену, но.

… хорошо, что на месте происшествия обнаруживаются товарищи.